Последняя поэма

В этой духовной неволе единственным утешением для нее был их старый домашний жрец пандит Диншорон Беданторонто. Он высоко ценил ее ясный природный ум и говорил ей:

— Все эти обряды и ритуалы не для тебя, дочь моя. Глупцы не только сами обманывают себя, их обманывает весь мир. Ты думаешь, мы сами во все это верим? Разве ты не видишь, как мы без зазрения совести искажаем шастры, если нам это надо? Значит, мы не очень-то чтим всякие правила. Дураками мы прикидываемся только для дураков. И если ты сама не хочешь дурачить себя, то я и подавно не стану тебя обманывать. Когда захочешь, присылай за мной, дочь моя, я почитаю тебе шастры, в которые сам верю.

Он часто приходил и читал Джогомайе то «Гиту», то «Брахмабхашью»[22]. Джогомайя задавала вопросы, заставлявшие его удивляться ее уму, и ему никогда не надоедало беседовать с ней. Он глубоко презирал духовных наставников, которыми окружил себя Бородашонкор. Беданторонто признавался Джогомайе:

— Из всего города ты единственная, с кем мне приятно поговорить. Дочь моя, ты спасла меня от угрызений совести!

Так среди молитв и постов бесконечно тянулись дни. Ее жизнь была во всем «строго регламентирована», как говорят наши газетчики, но даже эта жизнь ее не сломила.

После смерти мужа Джогомайя зажила с сыном Джотишонкором и дочкой Шуромой. Зиму они проводили в Калькутте, лето — где-нибудь в горах. Джотишонкор посещал колледж, но ей не нравились учебные заведения для девочек, и для своей дочери Шуромы она после долгих поисков пригласила Лабонно. С ней-то и встретился Омито так неожиданно на дороге.

IV ПРОШЛОЕ ЛАБОННО

Отец Лабонно, Обониш Дотто, был директором английского колледжа в Западной Индии. После смерти жены он воспитывал дочь так, что впоследствии даже бесконечные университетские экзамены не остановили ее развития. Как это ни удивительно, никакие академические премудрости не смогли отбить у нее тягу к знаниям.

Единственной страстью отца была наука. В своей дочери он готовил себе преемницу и потому любил ее даже больше, чем свою библиотеку. Он был убежден в том, что, если человек достаточно вооружен знаниями, ему вовсе не обязательно вступать в брак, ибо разуму, занятому наукой, не хватит времени на легкомысленные пустяки. Он твердо верил, что если сердце его дочери и могло когда-то склониться к мысли о браке, то теперь оно так надежно защищено броней истории и математики, что никакие нежные чувства не смогут пустить в нем корни. Он допускал даже, что Лабонно вовсе никогда не выйдет замуж. «Что из того! — говорил он. — Ведь она на всю жизнь обручена с наукой!»

Был у него еще один предмет любви по имени Шобхонлал. Этот юноша обладал прилежанием, редкостным для его возраста. Все в нем привлекало взор: большой лоб, ясные глаза, добрый изгиб губ, открытая улыбка и правильные черты лица. При этом он был необычайно застенчив, тотчас смущался, если кто-нибудь обращал на него внимание.

Шобхонлал происходил из небогатой семьи и потому особенно упорно поднимался по ступенькам знаний. Обониш лелеял в душе надежду, что со временем Шобхон прославится, и тогда он с гордостью сможет сказать, что в этом — немалая его заслуга.

Шобхонлал частенько приходил к Обонишу посоветоваться или поработать в библиотеке. Каждый раз при виде Лабонно он мучительно смущался. Из-за этой робости он много терял в ее глазах: такова судьба всех застенчивых мужчин, которые не могут привлечь внимание женщин.

Но внезапно в дом Обониша нагрянул Нонигопал отец Шобхонлала и набросился на профессора с совершенно неожиданными оскорблениями. Он кричал, что Обониш под видом обучения просто заманивает в свой дом женихов. Он обвинял его в коварном стремлении женить Шобхонлала на Лабонно и тем лишить его касты во имя своих социальных теорий. В доказательство он предъявил нарисованный карандашом портрет Лабонно, обнаруженный им под лепестками роз в сундуке у Шобхонлала. Нонигопал не сомневался, что этот портрет подарила ему в знак любви сама Лабонно. Торгашеский ум Нонигопала тотчас высчитал стоимость Шобхонлала как жениха и насколько он может еще подняться в цене, если товар малость попридержать. И такую ценную персону Обониш хотел заполучить даром! Как же это назвать, если не кражей со взломом? И чем подобный грабеж отличается от кражи денег?

До сих пор Лабонно даже не подозревала, что ее образу кто-то поклоняется на тайном алтаре, скрытом от глаз непосвященных. Шобхонлалу в библиотеке Обониша среди различных брошюр и журналов просто посчастливилось отыскать старую фотокарточку Лабонно. Он попросил своего друга-художника срисовать с нее портрет и положил фотографию на место. Розы тоже были из сада его друга, такие же невинные, как его стыдливая, робкая любовь. И все-таки он не избежал кары. Опустив пылающее лицо, украдкой вытирая слезы, застенчивый юноша простился с этим домом.