Последняя поэма

— Трудный вопрос! Судьбы одного человека для этого мало. Вся вселенная из века в век, от звезды к звезде должна была готовиться к тому, что произошло в пятницу, ровно в десять часов сорок восемь минут. Но что будет теперь?

Джогомайя искоса взглянула на Лабонно и усмехнулась. Еще как следует не зная Омито, она уже решила, что эти двое созданы друг для друга. Поэтому она сказала:

— Вы пока здесь побеседуйте, а я пойду позабочусь о завтраке.

Омито умел быстро завязывать разговор. И он сразу же начал:

— Тетя велела нам побеседовать. Но прежде надо представиться. Давайте сразу же покончим с этим. Вы ведь знаете мое имя — то, что в английском языке называют «именем собственным»?

— Я знаю только, что вас зовут Омито.

— Далеко не во всех случаях.

— Случаев может быть много, — улыбнулась Лабонно, — но имя должно быть одно.

— То, что вы сказали, несовременно. Страна, время, люди — все меняется, и говорить, что имя не должно меняться, — ненаучно. Я решил прославиться, пропагандируя теорию относительности имен. И для начала объявляю вам, что в ваших устах мое имя не должно звучать «Омито-бабу».

— Вам нравится, когда вас называют по-английски — мистер Рой?

— Это заморское имя какое-то чужое. Чтобы определить, насколько коротко имя, надо узнать, как быстро доходит оно от ушей до сердца.

— Какое же ваше самое быстроногое имя?

— Чтобы увеличить скорость, надо уменьшить вес. Отбросьте «бабу» от «Омито-бабу»!

— Не торопитесь, для этого нужно время, — возразила Лабонно.

— Время не для всех одинаково. В мире нет единых часов. Карманные часы показывают время в зависимости от того, в каком кармане они находятся. Это теория Эйнштейна.

Лабонно встала.

— Вода для вашего омовения остывает.

— Я охотно совершу омовение холодной водой, если вы уделите мне еще немного времени.

— Простите, я спешу, и дела не ждут. — С этими словами Лабонно вышла.

Омито не сразу пошел совершать омовение. Он сидел и припоминал каждое улыбчивое слово Лабонно, произнесенное ее прекрасными устами. Омито видел много красивых девушек, но их красота напоминала лунную ночь, яркую и в то же время таинственную. Красота Лабонно была похожа на утреннюю зарю — все в ней было ясно, все было озарено светом разума. Создавая ее, творец вложил в эту девушку какие-то мужские качества. С первого взгляда становилось ясно, что она наделена не только способностью чувствовать, но и способностью мыслить. Это и привлекало Омито. Он и сам был умен, но не умел прощать, был рассудителен, но нетерпелив, многому научился, но не обрел успокоения. На лице Лабонно он впервые увидел выражение покоя, порожденного не самодовольством, а глубоким миром серьезного и уравновешенного ума.

VI ПРИЗНАНИЕ

Омито не выносил одиночества. Он не мог долго любоваться красотами природы. Ему необходимо было с кем-либо говорить. С природой нельзя обходиться фамильярно. Если с ней обращаться не так, как должно, наказание не замедлит последовать. Природа подчиняется закону и хочет, чтобы другие тоже следовали закону. Одним словом, природа лишена чувства юмора. Поэтому вне города Омито задыхался, как рыба, вытащенная из воды. Но теперь — странное дело — горы Шиллонга словно притягивали Омито.

Сегодня он встал раньше солнца, и это было на него совершенно не похоже. Он взглянул в окно и увидел, как колеблются неясные силуэты деодаров, а за ними из-за гор поднимается солнце и пронизывает золотыми иглами своих лучей прозрачные облака. Омито долго и безмолвно наблюдал за игрой огненных красок.

Торопливо проглотив чашку чаю, он вышел из дому. Дорога была безлюдна. Под старой сосной, поросшей лишайниками, Омито сел на душистый ковер из опавшей хвои. Вытянув ноги, он зажег сигарету, но тут же забыл о ней, и она скоро потухла. Через этот лес шла дорога к дому Джогомайи. Так же как человек перед обедом вдыхает запахи пищи, доносящиеся из кухни, так и Омито, сидя здесь, представлял себе все великолепие дома Джогомайи. Он ждал часа, когда можно будет пойти туда на чашку чая.