Последняя поэма

Сначала он приходил в этот дом только по вечерам. Но потом репутация знатока литературы дала Омито возможность посещать дом Джогомайи в любое время. Первые дни Джогомайя тоже проявляла интерес к литературным беседам, однако скоро обнаружила, что ее присутствие охлаждает энтузиазм собеседников. Нетрудно было понять, что третий тут лишний. С тех пор у нее всегда находились причины для отсутствия. Эти причины были, конечно, выдуманными, так как хозяйка дома заметила, что интерес, который проявляли к беседам Омито и Лабонно, был чем-то бо́льшим, нежели просто интерес к литературе. Омито, в свою очередь, понял, что, хотя Джогомайя не молода, глаза ее зорки, а душа отзывчива. И его любовь к беседам возросла. Чтобы продлить свое пребывание в их доме, он договорился с Джотишонкором, что будет помогать ему в изучении английской литературы — час утром и два вечером. Он взялся за дело с таким рвением, что утренний час неизменно растягивался до полудня, а там начинались всякие посторонние разговоры, и, в конце концов, ему приходилось уступать просьбам Джогомайи и оставаться до завтрака. Так со временем круг его обязанностей в доме постепенно расширился.

Его занятия с Джотишонкором должны были начинаться в восемь утра. Для Омито это было очень неудобное время. Он говорил, что существо, которое провело в утробе девять месяцев, не может вставать вместе с птицами и животными. До сих пор ночной сон захватывал немало утренних часов. Омито любил говорить, что украденное время — самое приятное для сна, так как оно незаконное. Но теперь сон Омито утратил безмятежность: ему самому не терпелось встать пораньше. Он просыпался раньше времени и уже не позволял себе поваляться в постели, опасаясь проспать. Иногда он даже переставлял стрелку своих часов вперед, но делал это не слишком часто, страшась был уличенным в краже времени. Сегодня он взглянул на часы и увидел, что еще нет и семи. Часы наверняка испортились! Он поднес их к уху, но услышал обычное тиканье...

Размышляя обо всем этом, Омито вдруг увидел Лабонно. Она шла по дороге, размахивая зонтиком; на ней было белое сари, на плечах треугольная шаль с черной бахромой. Омито не сомневался, что Лабонно сразу заметила его, но не хочет в этом признаться и взглянуть ему прямо в глаза. Однако, когда Лабонно дошла до поворота, Омито уже не мог удержаться и догнал ее.

— Вы знали, что вам не уйти от меня, и все-таки заставили меня бежать, — сказал он. — Разве вам неизвестно, какие неудобства вызывает всякое расстояние?

— Какие же?

— Из души несчастного, который остался позади, рвется крик. Но как он крикнет? С богами удобнее: они довольны, когда их называют по имени. Если крикнуть: «Дурга! Дурга!», десятирукая богиня будет довольна. С женщинами труднее...

— Вы могли бы и не кричать.

— Мог бы, если бы вы были близко. Поэтому я и говорю: не удаляйтесь! Нет ничего трагичнее, когда хочешь позвать и не можешь.

— Почему же? Вы ведь знакомы с английскими обычаями!

— Называть вас мисс Датт? Это хорошо за чайным столом. Земля сегодня встретилась с небом, и сияние зари благословило их встречу. Слышите? Клич летит от неба к Земле, а от земли вздымается к небу. Разве в жизни человека не приходит мгновение, когда такой же клич рвется из груди? Вообразите, что сейчас из моей груди вырвется ваше имя, разнесется по лесу, достигнет этих ярких облаков! Эти горы, увенчанные шапкою туч, тоже услышат его и задумаются. Разве уместно здесь «мисс Датт»?

— Придумывание имен требует времени, — уклонилась от ответа Лабонно. — А я хочу завершить прогулку,

— Человеку требуется немало времени, чтобы научиться ходить, — продолжал Омито, шагая рядом с ней. — А вот мне, напротив, пришлось довольно долго учиться сидеть. Только этому и научился! Английская пословица гласит: катящийся камень мхом не обрастает. С этой мыслью я и пришел сюда еще затемно и сел у края дороги.

— Вы знаете, как называют этих зеленых птичек? — спросила Лабонно, неожиданно меняя тему разговора.

— Я знал понаслышке, что среди живых существ есть птицы. Но никогда не придавал этому значения. И только здесь с удивлением обнаружил, что на свете действительно есть птицы и что они поют.

— Удивительно! — со смехом воскликнула Лабонно.

— Вы смеетесь! — воскликнул Омито. — Даже о серьёзных вещах я не умею говорить серьезно. Это какое-то наваждение! Видно, я родился при свете луны, которая не исчезает, не ухмыльнувшись, — даже в самую страшную и черную ночь,

— Не вините меня! Даже птицы рассмеялись бы, если бы вас услышали.

— Знаете, люди смеются потому, что не сразу понимают значение моих слов. Если бы они понимали, то, наверное, промолчали бы и задумались. Вам смешно, что сегодня я заново увидел птиц. Но это означает, что сегодня я все вижу в новом свете, даже себя. Над этим не стоит смеяться. Вот видите, на этот раз и вы молчите, хотя я сказал почти то же самое.

— Но ведь вы еще не старик, вы молоды, откуда же такое чувство? — улыбнувшись, спросила Лабонно.