Последняя поэма

Омито понял, что надо нарушить молчание.

— Знаете, — произнес он, — у нас существует два языка — литературный и разговорный. Но, кроме них, необходим еще третий язык — не повседневный, не деловой, а интимный, для таких уголков, как этот. Он должен быть, как песня птицы, как стихи поэта, он должен литься непроизвольно, как плач ребенка. Какой стыд, что нам приходится заимствовать этот язык из книг! Представьте, что было бы, если бы всякий раз, когда захочется посмеяться, нам пришлось бы бежать к зубному врачу! Скажите правду, вам хотелось бы, чтобы сейчас ваша речь звучала, как музыка?

Лабонно опустила голову и промолчала.

Омито продолжал:

— За чашкой чая все время приходится думать, что уместно, а что неуместно. Здесь нет ни приличного, ни неприличного. Что же нам делать? Остается излить душу, в стихах. Проза требует слишком много времени, а у нас его мало. Если вы позволите, я начну.

Лабонно пришлось согласиться, чтобы скрыть свое смущение.

Прежде чем начать, Омито спросил:

— Вы, кажется, любите стихи Рабиндраната Тагора?

— Да, люблю.

— А я нет. Поэтому извините меня. У меня есть свой поэт. Его поэзия так хороша, что его мало кто читает, даже мало кто удостаивает ругани. Я хочу прочитать вам его стихи.

— Но почему вы так волнуетесь?

— У меня печальный опыт. Порицая лучшего из поэтов, мы развенчиваем его. Даже если мы просто молча пренебрегаем им, все равно в душе мы награждаем его самыми нелестными эпитетами. То, что нравится мне, может не понравиться другому. Сколько кровавых битв происходит из-за этого на земле!

— О, я не сторонница кровавых битв и никому не навязываю своего вкуса.

— Хорошо сказано. В таком случае я начну без страха:

О Неведомая,
Почему ты хочешь бежать,
Не даешь мне себя познать?

Вы уловили суть? Оковы неведомого — самые страшные из оков! Я узник в мире неведомого, и только, когда познаю его — получу освобождение. Это и есть мукти, освобождение души от перерождения.

В час глухой, предрассветный, сонный,
Когда разум отягощенный
Разомкнул на мгновенье видений кольцо,
Я увидел твое лицо
И глаза, обведенные тенью,
И ресницы — как два крыла...
Где же ты до сих пор была?
В каких тайниках забвенья?

Нет пещеры темнее той, где человек забывает себя. Все сокровища, которые мы не заметили в жизни, собраны в тайниках потерявшей себя души. Но не следует впадать в отчаяние!

Да, познать тебя нелегко!
Путь к тебе не проложишь
Ложью
Слов, нашептываемых на ушко, —
Я от этого далеко.
Гордый силой души моей,
Я рассею твои сомненья,
Нерешительность, подозренья,
И тогда лишь из тьмы ночей
Вознесу тебя прямо к свету
И победу восславлю эту!

Чувствуете, какая уверенность? Какая сила? Какая мужественная энергия стиха?

Ты в слезах от сна пробудишься
И, познав свою красоту,
К жизни истинной возродишься.
Я тебе подарю свободу
И свободу сам обрету.

Таких стихов нет ни у кого из ваших знаменитостей! Это не просто лирика, а сама неуловимая правда жизни!

И, пристально глядя на Лабонно, Омито продолжал:

О Неведомая!
День уходит, и вечер горит пожаром, —
Поспеши!
О дозволь мне одним ударом
Сокрушить оковы души,
Чтобы вспыхнуло перед нами
Ярче солнца познания пламя!
Жизнь готов отдать
Ради этого,
Чтоб тебя познать,
О Неведомая!

Дочитывая стихи, Омито взял Лабонио за руку. Лабонно не отняла руки. Она смотрела на Омито и не произносила ни слова. Да теперь и не нужны были никакие слова. Лабонно забыла о времени.

VII СВАТОВСТВО

Омито пришел к Джогомайе и объявил:

— Маши-ма, я пришел свататься. Пожалуйста, не привередничайте и не отказывайте мне.

— Согласна, если понравится жених. Прежде всего, кто он, где живет? Каков собой?

— Имя не определяет достоинства жениха, — возразил Омито.

— Что ж, в таком случае свату придется быть очень требовательным.

— Это несправедливо. Люди с громкими именами хороши только в обществе, но не дома. Они пекутся о своей славе, а не о счастье домашнего очага. Женам они уделяют лишь частицу себя, этого недостаточно для семьи. Брак знаменитых людей — не настоящий брак, он так же достоин порицания, как и многоженство.

— Хорошо, оставим пока имя жениха. А как он выглядит?

— Мне не хочется говорить об этом: я боюсь преувеличить.

— Насколько мне известно, все сваты преувеличивают.