– Я могу вести других, но сама всегда остаюсь здесь, – продолжала Гриана. Зная, что последуют возражения, она уточнила: – Не подумай, это добровольное заключение, я
– Судьбоносное? – подсказал Джек.
Кажется, Гриана прошла рядом: шею обнял холодок.
– Судьба – сложная материя, мой офицер. Большая война может собрать на ней незаметную складку, а неосторожное слово порой способно продырявить насквозь, оставив обугленные края. Но ты просил меня не заниматься наставничеством, прости.
О таком Джек не просил, хотя… Он вспомнил, как когда-то на сцене для университетских театральных постановок Самира рассказывала им про разные миры. Вспомнил её покрытые мыльной пеной руки и переливающиеся в свете прожектора пузыри. Тони сидел за роялем и заворожённо слушал, не подозревая, чем обернётся эта история. Грэйс притихла в первом ряду…
– Торопишься? – Гриана, наверное, улыбнулась. – Потерпи ещё немного, послушай. В каждом мире есть магия… да-да, в каждом. Просто ею боятся пользоваться. Магическая энергия накапливается – а в ней и кроется… путь.
Гриана замолчала. Перед закрытыми глазами Джека вновь замелькали образы: бесконечная водная гладь, тронутая мелкой рябью… порыв ветра рвёт облака… диск полной луны серебрится на ночном небе. Голова закружилась, и Джек сжал руками виски.
– Как вы выбираете тех, кого вести?
– Не я выбираю, а рисунок. Лишь однажды я осмелилась сделать что-то для себя. – Гриана рассказывала, и слова текли ручейком, а Джек раскачивался на волнах. – Моя жизнь здесь… долгая, Джек, настолько долгая, что никто не может задержаться рядом. Я привыкла: у меня было для этого время. Но однажды мне открылся мир. Не такой, как ваш, – другой, чужой… точно скрытый за сплошным куполом каменных туч. Мне бы мимо пройти, но я почувствовала там силу, почти равную моей, и магию, которая могла бы с моей сравниться. После упорных поисков я нашла путь – в стихии, которая подвластна мне хуже всего.
Джек вдруг почувствовал холодное прикосновение к своей исчерченной шрамами руке.
– Огонь, – догадался он. – М-м… волшебный какой-нибудь?
Гриана рассмеялась.
– Не зря ты называешься рассказчиком! Истории любят тебя. Да, ты прав, Джек. Зима тогда была лютой, но я смогла зажечь огонь. Не выбирая, я позвала, и пришёл тот, кто старательнее прислушивался. Маурис его тогда звали. Маурис Торн.
Переставлять и складывать буквы Джек сам умел. Его удивило другое.
– Тогда была зима? – Он чуть привстал. – То есть зима была не всегда?
На этот вопрос Гриана решила не отвечать. Она помолчала, пока сражалась с образами в своём воображении, а потом сказала:
– Не буду утомлять тебя подробностями нашего совместного коротания вечности. Нам было… хорошо, вот только
Темнота вокруг удушливо сгустилась, но Джек замер и дышал как можно тише, стараясь ни единым звуком не нарушить рассказ.
– Что ж, Маурис был прав, – сказала Гриана ровно. – Мы поняли это ещё до того, как… Уже тогда, когда… Хм. Наверное, мне нужно ещё несколько веков – подождать следующего рассказчика. Но тебя ведь интересует Маурис? С ним всё разрешилось просто. В своём мире он преступник, осуждённый на вечные пытки в заточении. Я так и не узнала, за что ему вынесли приговор, но Маурис заслужил, чтобы за ним сюда прислали дракона. Да-да, того самого, что украшает теперь мой вход. Охотник не справился. Это я зажгла огонь и отправила Мауриса назад. А внутри меня, в другом огне, сгорела его связь с этим миром. Осталась зима.
Джек не знал, сколько они молчали. В абсолютной тишине, в абсолютной темноте нет времени. Почувствовав, что можно, он спросил:
– Но Морн смог сбежать из своей тюрьмы?
– Он успел научиться многому. Сюда ему путь закрыт, но Маурис – внимательный, терпеливый – дождался: огонь белой пустыни позвал его.
– Огонь пустыни… – пробормотал Джек. – Фуок? Вот чёрт. Но фуок же, выходит, может и сжечь его! Сведущие люди говорят, что Морн, птица, от другой птицы и погибнет.
– Сведущие люди… дело говорят.