Последняя сказка цветочной невесты

Для нашего последнего смертного опыта Индиго решила устроить шикарную выпускную вечеринку – костюмированный бал, куда была приглашена вся школа. Индиго погрузилась в приготовления, а в утро праздника была слишком занята, чтобы заметить, что я пошла навестить Тати одна.

Мне посчастливилось застать Тати в одной из фаз ясного сознания. Когда я вошла к ней в комнату, то увидела, что она вяжет крючком в темноте. Одеяло, похожее на кровоточащий закат в прорехах, сползало с её постели на пол.

Она подняла голову, принюхалась.

– Лазурь, – выдохнула Тати, расслабившись, когда почуяла мой запах. – Что случилось, дитя?

Это был уже не первый раз, когда я оказывалась с Тати наедине. Она нашла меня в гостиной в первую неделю, когда мои пожитки перевезли в Дом Грёз, и я поняла, что моя мать не собиралась возвращаться. Тати протянула руку, и кончики её пальцев коснулись моих век.

– Ты открыла глаза недостаточно быстро, – проговорила она, и её голос был полон скорби.

Теперь я подошла к её постели. Моя длинная коса постукивала по бедру с каждым шагом. Я взяла Тати за руку и положила её ладонь на свои волосы.

– Как холодная зимняя ночь, – с улыбкой проговорила Тати, а потом нахмурилась. Кажется, она догадалась, что я собиралась сделать, и её губы сложились в мрачную линию.

– Нет.

– Срежь их, Тати, – попросила я. – Мне нужно принести жертву.

В сказках всегда непременно был пир. Великолепные зрелища, устроенные для королей и королев, – золочёные столы, ломящиеся от сияющих слив и сочного мяса, охотничьи псы, тяжело дышащие в залах, жемчуг, трескающийся под ногами, нежные тайны, едва рождённые, согреваемые – пока – в пухлых щеках влюблённых девушек. По сути своей настоящее веселье было лишь великолепной задержкой дыхания, мгновением, когда Судьба кружилась в па на кончиках пальцев, и целые жизни захлопывались и вырывались наружу, когда ступни её опускались на половицы. Пиры отмечали переступаемый порог. Пиры существовали ради окончаний и начал, и этой ночью я молилась и о том, и о другом.

Я задерживала дыхание и брала Индиго за руку. Несколько прядей моих остриженных волос были заключены в небольшой медальон, который я собиралась бросить на землю в качестве жертвы. Я хотела предложить часть себя в качестве оплаты за безопасный проход. Может, тогда Дом не будет оплакивать потерю меня, ведь часть меня навсегда останется здесь. И тогда я проскользну сквозь море гостей и исчезну. Я приведу нас к концу, и таким образом мы сумеем начать сначала. Без меня хватка Иного Мира вокруг Индиго будет ослаблена. Она увидит, что мы не нуждались в свете друг друга, чтобы жить, что мы можем быть цельными сами по себе.

Можем быть свободными.

Но Дому Грёз мой план не нравился. В тот день, когда я купила билет на автобус и спрятала в Комнате Тайн, он скулил и подвывал. И неважно, сколько раз я нежно гладила перила лестницы и обещала вернуться.

Я выбрала нам костюмы в глубине гардероба Тати – два неба, висящих на бархатных вешалках, одно – насыщенно-лазурное с серебром, как кружево морской пены, другое – красноватая дымчатая синева заката, заключённая в шёлке. Я сделала нам пару тисовых посохов вроде тех, что носили менады[23] Вакха. Я увенчала наши копья сосновыми шишками и обернула лентами и плющом. Украшений мы не надели, но сбрызнули себе руки и грудь измельчённым жемчугом. Индиго сбрызнула себя духами. Я обычно не наносила духи, но сегодня открыла ладонь навстречу изящному стеклянному сосуду и атласному распылителю, окутываясь плотным ароматом зелёных яблок. Длинные вьющиеся волосы, ниспадавшие мне на грудь, я подвязала лентой цвета кости. Волосы были не мои, но Индиго не догадалась.

Я помнила, как она смотрела на меня – её взгляд был полон любви, а голос – так нежен, что я почти полностью потеряла желание уезжать.

– Ты счастлива, – сказала она.

– Конечно же, счастлива, – ответила я. Мне хотелось, чтобы она улыбнулась, и потому я добавила: – Я ведь с тобой.

Её глаза засияли.

Прежде чем отправиться на вечеринку, я в последний раз посетила Тати. Перед тем как войти, я услышала её пение – пронзительную мелодию, смешанную с мычанием и рычанием. Когда я вошла, она принюхалась, и её спина распрямилась на подушках.

– Я сохранила твою тайну, – сказала она, покачиваясь взад-вперёд, а потом запела: – Я чую запах сладкого мяса и золотой дорожки жира нежного ягнёнка… Я помню то, что не должна была узреть… медовые капли, сложенные руки и дубовый саван…

– Тати, – снова позвала я, чувствуя, как сжалось в груди. – Хочу, чтобы ты знала – я люблю тебя.

Мне хотелось лишь обнять её, прижаться щекой к её костлявому плечу. Она любила нас и бросилась на эту любовь, как на клинок. Тати вдруг резко прекратила петь.