Последняя сказка цветочной невесты

Сквозь железную решётку я смотрела на дуб, на башню, на небо. Иной Мир наблюдал и плакал, и ничего не делал.

– Я думала, ты любишь нас, – срывающимся голосом проговорила я. – Или может быть, я просто не понимаю твоей любви.

Скорбящий ветер поколебал деревья.

«Ты поймёшь».

Я пока не понимала, куда иду.

Меня тянуло лишь туда, где не было Иного Мира, и потому я не заметила, что пиршество и веселье окончились. Смутно я осознавала отсутствие гостей, перевёрнутые шатры. Периодически под ногами хрустело стекло. Песня, слова которой я не знала, играла для измождённой публики, среди которой были либо пьяные, либо друзья пьяных и неподвижных.

– Индиго! Эй!

Мой желудок сжался. Я обернулась и увидела Алию. Она всегда держалась со мной дружелюбно – не как другие девчонки, которые изображали дружелюбие, а потом сплетничали о нас с Индиго за спиной. Алия переезжала в Нью-Йорк, где поступила в киношколу, и сегодня выглядела так, словно ограбила школьную театральную мастерскую. В волосах у неё были рога, а тёмные руки покрывали блёстки. Она направилась ко мне, и я всё ждала, когда же она поймёт, что я – не Индиго. Но её взгляд оставался ясным.

– Просто хотела поблагодарить тебя за потрясную вечеринку! Даже жаль, что приглашение я получила только в конце выпускного, эх… О, а где Лазурь?

Я сморгнула.

– Что?

– Она что же, уже ушла домой? – спросила Алия, привставая на цыпочки и глядя мне за спину.

Я потрясённо уставилась на неё. Подруги Алии позвали её. Две из них тащили под руки парня, голова которого была безвольно откинута. Вместе они медленно шли к выходу.

– Да, не очень он хорошо выглядит. – Алия тихо рассмеялась. – В любом случае, огромное спасибо!

Она развернулась и побежала к друзьям. Я смотрела ей вслед и почти сказала: «Я – Лазурь». Но моё собственное имя, даже в мыслях, на вкус было словно кислота.

В недрах моего черепа раздалось тихое гудение, когда я вошла в Дом Грёз. Дом молчал, даже часы остановились. Впервые Дом был безмолвным и отстранённым. Я чувствовала, что он старается держать дистанцию между нами и всё же наблюдал – так кот наблюдает за чужаком.

Чувство неправильности захлестнуло меня. Волоски на шее встали дыбом, когда я поднималась по ступеням. Взгляд Алии был таким уверенным. Поднимаясь, я тянулась ко всем тем мгновениям, когда Тати говорила, что любит меня. Эти моменты жили в потайной комнате в моих костях, и сейчас, стоя перед закрытой дверью к ней в спальню, я чувствовала, как они начинают растворяться. Каждый раз, когда её ладонь задерживалась на моей голове, когда она обнимала меня за плечи или позволяла вдыхать жжёный аромат её кожи. Через несколько мгновений она узнает меня и улыбнётся, а я сознаюсь ей во всём, и её улыбка увянет. Я увижу, как её рот раскрывается, услышу её звериный вой, длящийся до тех пор, пока приедут полицейские машины, и лучи фонарей не выхватят зубы Индиго, а железные обручи не сомкнутся на моих запястьях.

Я открыла дверь.

– Тати?

Она сидела в кровати, глядя в никуда. Её глаза были уничтожены, но внимание – чётко сосредоточено, когда я вошла. Она пребывала в ясном сознании, и я готова была пасть ниц, только чтобы этот последний миг ясности, когда она узнавала меня и любила меня, продлился бы хоть на минуту дольше.

Тати принюхалась, и мускул на её щеке дёрнулся от отвращения.

– Я чую на тебе запах твоих грехов, дитя, – проговорила она. – Что же ты наделала?

Я подошла к ней, опустилась на колени у её постели и склонила голову. Голос у меня дрожал.

– Тати, мне нужно рассказать тебе кое-что. Это случилось, когда мы пошли в Иной Мир.

Тати вся сжалась на своих подушках, стиснула в кулаках покрывало. Её начало трясти, и хотя её ладонь лежала в паре дюймов от моей, я не смела дотронуться. Не хотела увидеть её отвращение.

– Песнь одного из сердец прервалась.

– Клянусь, это был несчастный случай.

Слёзы покатились по коричневой коже Тати. Она всхлипывала почти целую минуту, прежде чем крепче стиснула свои покрывала и кивнула.

– Несчастный случай, – хрипло повторила она. – Я верю тебе, дитя. Знаю, что ты не хотела. Откуда тебе было знать? Ты никогда не хотела ничего плохого.

Тати повернула ладонь вверх. Я не могла говорить. Помнила, как мать на прогулках вот так же протягивала мне руку. Предлагала себя, как живое звено, что отметит меня и даст понять, что я чья-то. Я схватила Тати за руку, вжалась лицом в её ладонь и плакала. Она вздыхала, другой рукой гладя меня по голове.

– Ах она бедное дитя, – сказала Тати. – Она этого не заслужила. Ты же знаешь, я её тоже любила, но ты – моя кровь, и я всегда буду тебя беречь.

Я разрыдалась сильнее, испытывая отвращение от собственного восторга, даже более сильного, чем чувство облегчения.

Иногда я мечтала о том, что бы случилось, если бы Индиго ушла и у Тати осталась бы только я и только меня ей оставалось любить. Мечтала, как она позволит мне прильнуть к ней, а спустя много лет тихо признается: «С самого начала я бы выбрала тебя».