– Я сохраню твои тайны, Индиго, – проговорила Тати. – Сохраню твои тайны до тех пор, пока они не отравят меня, но тебе нужно уехать. Сейчас же. Лазурь хотела сбежать – так мы и скажем миру. – Тати облизнула губы, кивая сама себе. – Никто не станет её искать, но ты никогда не должна сюда возвращаться. Никогда. Честно говоря, дитя, я благодарна своей слепоте, потому что не знаю, сумела ли бы я снова взглянуть на тебя.
Медленно я подняла голову. Попробовала снова произнести своё имя, но оно застряло. А когда я вздохнула, то ощутила лишь запах яблок. Единственный запах, который я ощущала, был
– Я… Я…
– Знаю, ты сожалеешь, – сказала Тати. – И мне тоже очень жаль.
Я с отвратительной отчётливостью осознавала механизмы, что заставили меня подняться и выйти из комнаты – каждый мускул, поднимающий мои кости, каждую вспыхивающую внутри нейронную связь, каждый толчок крови, танцующий в сердечных камерах. Я была машиной, брошенной на милость моих телесных частей, которые никто не сочтёт моими собственными.
Осев под дверью Тати, я притянула колени к груди. Гудение в моём черепе стало громче, и наконец я осознала любовь Иного Мира. Он пытался дать и мне, и Индиго то, чего мы больше всего желали. Закрыв глаза, я вспомнила яростный дикий взгляд распахнутых глаз Индиго:
Медленно я поднесла руки к лицу. Я не помнила, всегда ли они были такими – резко очерченными, бледными, пальцы – маленькими, не пухлыми и не длинными – или они тайно принадлежали и Индиго. Её набросили на меня, словно саван? И это сделало меня достойной прощения, любви?
Тогда я ещё не знала, что этот вопрос будет преследовать меня, словно призрак. Что то и дело я буду думать, было ли отвержение самой себя – величайшим благом, которое мир мог даровать мне, ибо тогда и только тогда я могла бы получить хотя бы подобие любви.
Сидя одна в коридоре, я коснулась концов своих волос. Я обменяла их длину на все воспоминания о свободе, но была так небрежна в формулировке. Мне оставили всё и ничего. Я была свободна и вместе с тем – навсегда в ловушке. Я стала смешением множества оттенков синего.
Я была многим, но больше не была Лазурью, и возможно – никогда уже не стану.
Глава тридцать четвёртая
Жених
Разрушение заклятия – не что иное, как перемещение света. То, что прежде было невидимо, теперь можно увидеть во всём богатстве сияния. В тот миг, когда я произнёс истинное имя своей жены, я заглянул сквозь ослепительный свет разрушенного заклятия и увидел своего брата.
Он держал меня за правую руку. Левая была вывихнута, после того как отец наступил мне на запястье. Перед нами были распахнуты двери кедрового шкафа. Зимние пальто и шубы зависли, настороженные и тёмные, как декабрьские деревья.
Мы сбежим навсегда.
Я выждал до полуночи и снёс брата вниз по ступеням. Велел ему собрать его любимые сладости, запаковать лучшие его игрушки и завернуть в старое кухонное полотенце. Он тихо ухмылялся нашей новой игре. Он был слишком юн и не помнил вчерашнее. Его не били, только схватили за шкирку, словно котёнка, и швырнули в воздух, а потом он упал. Когда это случилось, он посмотрел на меня, а я заставил себя рассмеяться, и это сообщило ему, что не было причин плакать.
– Иди внутрь, – я указал в темноту шкафа. – Я найду тебя, и мы отправимся к фейри. И каждый день будем на улице.
Он обвил меня за пояс пухленькими ручками, и я обнял его в ответ.
– Мы всегда будем вместе.
Когда он оказался в безопасности в темноте, я пошёл собирать собственные вещи. Но на полпути по лестнице вспыхнул свет. Меня поймали.
Отец стащил меня вниз по лестнице. Мои колени бились о каждую ступень. Он закричал. Я увидел его поднятую руку, а после не видел уже ничего.
Уснул. И мне снился снег. Внизу, в сладкой кедровой тишине шкафа, мой брат отчаянно искал воздух и не находил. Его ингалятор был у меня в рюкзаке и молча лежал рядом, пока лицо брата синело. В ту ночь мне снилось, что я открою глаза и мы побежим под деревьями, на которых росли луны, под небесами, покрытыми радугой. Но когда я открыл глаза, его не было, а я остался, брошенный.
– УХОДИ!
Хриплый голос.
Я поднял взгляд и узрел Индиго.
– Уходи сейчас же, пока я не передумала, – устало проговорила она. – Беги.
Спотыкаясь на листве, я прошёл вперёд, и Иной Мир выпустил меня.
Я прохромал до ворот, но дальше уйти не смог. Я был словно исцелённая конечность, незнакомый с этим новым распределением воспоминаний, и не помнил, как прежде ходил по миру. Смотрел на врата, слышал шум воды, и мягкая поступь стаи завтрашних дней двигалась сквозь сумерки, чтобы найти меня.
Один я не выживу.
Когда-то я уже позволил любимому человеку отправиться во мрак без меня.
Я не думал, что сумею пережить такое ещё один раз. И потому, против правил тысячи сказок, я обернулся и посмотрел через плечо.