– Очень хорошо. Извините за задержку – мне пришлось дождаться, пока одна из сотрудниц вернется с перерыва, да и не хотелось обсуждать такие вещи по телефону в офисе. Я звоню вам из телефона-автомата. М-м… да, я знаю, о какой колоде вы говорите. Не сразу вспомнил о ней, потому что она мало интересует коллекционеров, да и никто ее не относит к старинным. Ни один из сохранившихся экземпляров не старше 1930-х годов, хотя изображения, несомненно, уходят в глубокую древность и, возможно, предшествуют недавно обнаруженным двадцати трем картам, известным как Ломбардская колода, владелец которых предпочитает хранить анонимность. Сейчас эти карты, преимущественно, используют некоторые прогрессивные психоаналитики, не желающие афишировать этот факт. Видите ли, не одобрено АМА.
– Психоаналитики?
– Так мне дали понять. Знаете ли, могущественная символика, эффективно для восстановления после кататонических приступов и т. п. В некоторых случаях заменяет электрошоковую терапию.
В трубке Крейн услышал грохот проехавшего мимо будки тяжелого грузовика.
– Так, на чем мы остановились? – сказал собеседник, когда шум стих. – Ах да. Как я понимаю, вы не психоаналитик, и все же вам кое-что известно об этой колоде, так называемых Ломбардских Нулевых картах. Вы знаете, что сейчас, в наши дни, их никто не рисует? Одно время существовала своего рода гильдия, несколько человек, которые…
– Да, – ответил Крейн.
– Естественно, естественно. Что ж, если вы в состоянии внести депозит в размере половины цены, которую, по моей оценке, могут запросить, я позволю себе обратиться к хозяйке, престарелой вдове из Манхэттена, которая держит эти карты в… – он замялся, видимо, испытывая неловкость, – в свинцовой шкатулке в безопасной банковской ячейке. Мне потребуется… ну… допустим, двести пятьдесят тысяч долларов, предпочтительно наличными. У нее имеется двадцать карт из колоды, нарисованной в Марселе в 1933 году и…
– Нет, – перебил его Крейн, – мне нужна полная колода. – И мысленно добавил: причем к нынешней среде.
– Дорогой сэр, таких просто
– Чушь, – грубо возразил Крейн. – Я своими глазами видел две разные полные колоды, одну в 1948 году, а другую в 1969-м. И говорил с человеком, нарисовавшим одну из них.
В трубке долго молчали. Потом далекий собеседник спросил, понизив голос:
– С ним было все в порядке?
– Как сказать. Он был слеп. – Теперь уже Крейн замолчал на несколько секунд. – Он… э-э-э… выколол себе глаза двадцать лет назад.
– Именно так. А вы видели эти карты, полную колоду. С
Крейн прижал ладонью бок и с завистью взглянул на Мавраноса, потягивавшего пиво.
– Нет.
– Поверьте, – сказал голос в трубке, – даже если вам удастся еще раз взглянуть на них, ничего хорошего это вам не даст. Займитесь кроссвордами, смотрите мыльные оперы, все подряд. Думаю, что лучшим выходом для вас была бы лоботомия.
В трубке щелкнуло, и разговор прекратился.
– Не повезло, – произнес Мавранос, когда Крейн положил трубку.
– Да, – согласился Крейн. – Он сказал, что
Мавранос рассмеялся, встал, прислонился к стене и пощупал платок, закрывавший шею. Потом сердито посмотрел на банку из-под пива.
– Пого, эта штука ни черта не помогает.
– Может быть, ты пьешь недостаточно быстро?
– Может быть. – Мавранос прошаркал к ящику-холодильнику и достал следующую банку. – Колода есть у твоего отца.
– Это точно, но даже если я смогу отыскать ее, он не сможет воспользоваться ею, если она будет у меня, верно?
Мавранос поморгал, глядя на него.
– Пожалуй, что нет. И даже по-старинному, взять и сожрать – хар-хар-хар – не получится. – Он со звонким щелчком вскрыл следующую банку. – Но ведь у него когда-то была другая колода.
– Да, колода, карта из которой лишила меня глаза. Вероятно, он больше не пользовался ею – измазанной кровью.
– Думаешь, он выбросил ее?
– Ну уж нет. Сомневаюсь, что он осмелился бы даже
Крейн поднялся и, пройдя по комнате, остановился у окна. Снаружи над утренним потоком автомашин раскачивались на ветру пальмы.