– Я пойду, – сказал Крейн, – и если я умру, то, по крайней мере, я… – «Что – я? – подумал он. – Просто надо знать об этом. Оставаться тем мужчиной, которого любит Диана». Он отодвинул трубку от уха и потянулся к рычагам аппарата – и его пальцы вдруг онемели и выронили свою ношу.
Он нагнулся, чтобы взять упавшую на пол трубку другой рукой – но и она онемела, и он смог лишь погладить пластмассовый полумесяц вялыми пальцами.
–
Хватая воздух раскрытым ртом, чуть ли не всхлипывая, Крейн опустился на четвереньки и взял треклятую штуку зубами. Теперь молящий голос Сьюзен зудел в его челюстных мышцах и отдавался во всей голове. Все, что он видел, расплылось, и он почувствовал, что и его сознание меркнет, но все же он крепче сжал зубы и поднялся на колени.
Когда он в конце концов положил трубку на рычаги, заставив голос умолкнуть, она была обильно покрыта слюной и слезами и украшена следами от зубов.
Он привалился спиной к кровати и смутно видел, как дверь соседней комнаты открылась; Диана и Дин в тревоге и растерянности уставились на него, а Мавранос подошел к двери номера и распахнул ее.
И в комнату на цыпочках вошел Донди Снейхивер, размахивая перед собою вверх и вниз обмотанной грязными повязками рукой и безумно улыбаясь во весь рот.
– Раз-два-три-четыре-пять, я иду искать! – сказал он.
Мавранос быстро отступил к кровати и сунул руку в парусиновую сумку, в которой держал свой револьвер.
Крейн вытер лицо о покрывало и встал.
– Что тебе нужно? – спросил он чуть срывающимся голосом, в который, хоть и задыхался до сих пор, все же вложил немного властности.
Снейхивер заметно похудел, воспаленная кожа обтягивала череп; Крейн смутно видел алую ауру, пульсировавшую вокруг угловатого тела молодого человека. Раненая рука продолжала дергаться. Потом яркие глаза Снейхивера полыхнули в сторону Дианы, он вскрикнул, как будто его ударили, и повалился на колени.
– Глаз фламинго, – сказал он, – а не вороны. Я наконец-то нашел тебя, мама.
После секундной заминки Диана, пропустив мимо ушей предостерегающий окрик Мавраноса, подошла и прикоснулась к грязной шевелюре Снейхивера.
– Встань, – сказала она.
Снейхивер поднялся на ноги – с трудом, потому что его левая нога начала дергаться.
– Другой найдет тебя и убьет, – сказал он, – если я не остановлю его. Но я смогу. Мне только это и осталось сделать. – Он дернул за лацкан своего вельветового пальто. – Это пальто я позаимствовал у Джеймса Дина, и я буду петь для вас двоих, как птица, как красивый маленький аист, что парит кругами, верно? Так сказал Хемингуэй. Полет идет правильно, и он будет кусаться. Можно так сказать. Я держу палец на пульсе, я сунул его за номерной знак, и он сейчас у шлюзов, и водосбросов, и плотин. И он хочет, чтобы прялка крутилась еще двадцать лет, потому что у него сломан нос – вывернут клюв – и нет Королевы. Он будет трещать во всем диапазоне, чтобы никто ничего не услышал, пока не станет слишком поздно, и он испачкает воду в ванне, чтобы она стала гадкой, и никто больше не смог бы воспользоваться ею. Рей-Джо – это печальное избавление.
– Он говорит о моем брате, – вставила Нарди, – и его слова имеют смысл.
– Убедила,
Диана отступила в сторону и остановилась рядом с Крейном.
– Он имеет в виду, что мой братец отправился к Гуверовской плотине, – с усилием произнесла Нарди, – и что Рей-Джо намерен как-то отложить наследование, коронацию и воплощение Короля в других телах, – чтобы цикл повторился еще раз, но теперь уже без осложнений. Именно так Рей-Джо
– Господи, – сказал Крейн, попытавшись убрать из голоса интонацию откровенного облегчения, – неужели дело настолько плохо? Если твой брат устроит дело так, что мой отец не сможет в этом году провернуть свои штучки, значит, и я не утрачу тело. И все мы можем попросту отправиться домой, да? И у меня будет двадцать лет, чтобы подумать, что же надо будет делать, когда… придет его час.
Нарди строго взглянула на него.