Последняя стража

Не следует думать, что марки есть только у Натана. У многих детдомовцев имеются заветные тетрадки с наклеенными на листы квадратами, треугольниками и прямоугольниками, то с зубчатыми, то с гладкими краями. Есть они и у Хаймека. Перебирая их, он иногда вспоминает прошлое. Вот человек, лежащий в луже крови, а рядом с ним – солдат с красным флагом в руке. А вот портреты Гитлера… коричневые, зеленоватые, серые. Каждой марке отведено в тетради ее собственное место – в зависимости от серии. Их у Хаймека набралось уже более двадцати. Все свои марки Хаймек выменял на завтраки, обеды и ужины. Например, в последний Новый Год, когда на ужин ребятам подали мясо с картошкой, он получил за свою порцию целых шесть Гитлеров, а за мясную подливку – еще одну марку с изображением встречи Гитлера и Муссолини. Марка была того же цвета, что и мясная подливка – темно-коричневая, даже чуть красноватая. На марках все люди изображались почему-то исключительно в профиль и у них был только один глаз, как у чудовищ, о которых ему давным-давно рассказывала бабушка. Несмотря на это, Хаймек часто глядит , не отрываясь, на одноглазые изображения – глядит до тех пор, пока по всему телу не начинает разливаться приятное тепло. Потому что все они, эти разноцветные Гитлеры и Муссолини теперь в полной его, Хаймека, власти. Однажды он взял такую марку с немецким фюрером и не торопясь, стал рвать ее. Сначала оторвал челку, косо падающую на плоский лоб, потом оторвал щеку от уха до подбородка, потом, уже не глядя, разорвал то, что оставалось, на мелкие кусочки. А потом сжал обрывки бумаги в кулаке с такой силой, что суставы у него побелели, и долго после этого еще сидел так, весь дрожа, не двигаясь и закрыв глаза.

И еще одну марку Хаймек любил разглядывать и делал это, как только оставался один. Это была марка из Испании. На ней изображена обнаженная девушка, раскинувшаяся на диване среди красивых подушек. У нее было розовое тело, на котором взгляд Хаймека останавливался надолго и внимательно. Он разглядывал ее всю, потом ее руки, по которым черным водопадом стекали, струясь, буйные кудри, на ее небольших острых грудях, которые словно хотели укрыться от постороннего взора, на маленьком черном треугольнике, едва заметном меж красивых крутых бедер, на точеных коленях, снова и снова возвращаясь к прекрасному лицу. Мальчику кажется, что взгляд черных глаз устремлен прямо на него – и тогда его обдает жаром. Но иногда ему кажется, что девушка смотрит сквозь него, как если бы его не было вообще, будто он, Хаймек, не более чем стеклянная перегородка, которая не может задержать ее спокойного невозмутимого взгляда – и тогда ему делается грустно и немного обидно.

3

У Миры – такой же спокойный взгляд, и это делает ее похожей на испанку с марки. Вот только глаза у нее не черные, а зеленые. Иногда Мира чуть прикрывает их густыми ресницами и так, прищурясь, смотрит на мир. Вот только на что она именно смотрит – Хаймек не взялся бы сказать. Много раз он пытался поймать этот взгляд, и много раз ему это удавалось – удавалось только для того, чтобы понять – точь-в-точь, как обнаженная девушка на марке Мира смотрит сквозь него, Хаймека. А у него самого, когда он смотрел, не отводя глаз, от розового лица Миры с россыпью веснушек на гладких персиковых щеках и возле аккуратного маленького носика, почему-то становилось теплее в груди и сжимало горло. Что это такое, и почему это так – он не знал. Однажды он просто сказал ей, остановив в коридоре:

– Мира… хочешь, я отдам тебе свою порцию хлеба?

Под ее спокойным, внимательным взглядом он начал почему-то краснеть и краснел все то время, что она молча разглядывала его – немного сверху вниз, потому что была выше. Хаймек вполне мог представить себе, что она сейчас видит: опухшее лицо, маленькие, зеленовато-серые, широко расставленные глаза, острый подбородок… Никакого сравнения с лицом Натана… С каждой секундой она представлялась ему все более и более далекой, как несбыточная мечта, как таинственная незнакомка, хотя он ежедневно по многу раз видел ее – не только потому, что они учились в одном классе, но и потому еще, что в этом классе она сидела за партой прямо перед ним.

Она разглядывала Хаймека так, словно увидела только что и в первый раз в жизни, а мальчику, стоявшему перед ней, казалось, что у него покраснело уже не только лицо, но и грудь, и шея и весь его выпирающий живот и даже колени.

«Она не ответит мне никогда, – решил мальчик. – Она молчунья».

Но она ответила.

Раздвинув пухлые губы и блеснув крупными белыми зубами, она чуть слышно прошептала:

– Да.

И добавила:

– Можно.

Ошеломленный Хаймек закрыл глаза, словно желая как можно дольше сохранить в памяти и этот шепот, и эту улыбку. Но затем, ощутив прилив неведомой ему ранее дерзости, продолжил:

– Тебе завтра очередь носить на кухню воду в баке, верно?

У девочки удивленно дрогнули брови.

– Да, – подтвердила она. – А откуда…

– Я… пом-мо-гу тебе, – заикаясь, пообещал Хаймек. Язык не слушался его, может быть, впервые в жизни…