Последняя стража

Когда наступило время ужина, он сунул свою порцию хлеба в карман, выпил пустой чай, вытер губы и занял выжидательную позицию прямо за дверью в коридор. Стоять ему пришлось довольно долго. Во всяком случае серый кот с облезлой шкурой успел полностью вылизать носки его башмаков, так, что они засверкали, а теперь проделывал то же самое с собственными лапами и хвостом. Он успел завершить свою работу и только тогда появилась Мира. Она шла обычной своей неторопливой походкой. Она вообще так ходила – медленно, плавно, неспешно, словно была заранее уверена, что для всего на свете времени у нее вдоволь. И до чего же она была красива, когда шла так вот, словно плыла по водной глади… Во всяком случае Хаймеку она казалась красивее всех, когда-либо виденных им девочек. Она плыла по коридору к выходу, словно корабль под всеми парусами, и кусок хлеба в кармане Хаймека обжигал ему ногу. Не заметив мальчика, Мира собиралась уже прошествовать мимо, и тогда, выйдя из своего укрытия, Хаймек попросту сунул ей в руку всю свою порцию хлеба. До последней крошки.

И в ту же минуту раздался ее мелодичный голос. Но не такой приветливо-спокойный, как обычно. Сейчас голос девочки звучал взволновано и не без кокетства.

– Натек! – крикнула она. – Натек, иди сюда, быстро! Хаймек отдал мне свой хлеб!

Никогда еще Хаймек не слышал, чтобы голос Миры звучал так необычно. Но более всего удивило его неожиданное появление на сцене Натана. Откуда он, черт его побери, взялся и кто его сюда звал? Минутой раньше им здесь даже и не пахло… Вполне можно было допустить, что Натан и околачивался где-то поблизости… но ведь Хаймеку было совсем не до него.

Так или иначе, теперь он был здесь. Долговязый красивый парень, на голову выше Хаймека. Не раз и не два слышал Хаймек в классе, как девочки, завидев буйную шевелюру Натана, начинали вздыхать, хихикать и толкать друг дружку в бок: «Ты только посмотри, какой красавчик…» «Из него вырастет когда-нибудь красивый мужчина», – обронила как-то при всех пани Ребекка. Натана, похоже, обожали все. Кроме Хаймека, который его ненавидел. Его и его белокурую шевелюру. Поэтому он испытал истинную радость, когда в классе обнаружили вшей и всем приказали подстричься наголо.

Но и после этого Натан был красивее всех. У него было чуть удлиненное смуглое лицо, синие глаза, которые казались еще более синими на фоне белков, широкие сросшиеся брови, словно подведенные углем и ровный, чуть вздернутый нос. И даже тонкие губы ничуть не портили его мужественной красоты. Он был всеобщим (за исключением Хаймека) любимцем… и этим сказано все.

Сейчас он с презрением смотрел на Хаймека сверху вниз. На слова Миры он отозвался так:

– Хлеб? – протянул он. – Хлеб? Ты только посмотри на этого недоноска с его распухшим пузом. Откуда у него может быть хлеб?

И он облизнул свои красные губы.

– Верни ему этот его… хлеб, – распорядился он.

И снова облизал губы.

Хаймек знал, что у Натана это означало высшую степень злости. После этого вполне могли последовать затрещины.

– Ну, перестань, Натек, – жеманно протянула Мира. – Хлеб – это… хлеб. Давай, поделим его.

Отчаянный кошачий визг заставил всех их вздрогнуть. Переступая с ноги на ногу, Хаймек случайно наступил башмаком на кошачью лапу. И тут же его щеку ожег удар. Натан стоял перед ним, держа в одной руке половину Хаймековской порции хлеба, а другую заносил для повторного удара. Хаймек потрогал кончиками пальцев вспухающую щеку и сказал:

– Хочешь показать Мире, что ты сильнее? Она и так это знает.

Натан ударил его еще раз, но Хаймек не только не заплакал – он даже глазом не моргнул. Натан мог бить его сколько угодно. Ведь Мира стояла рядом и смотрела на Хаймека… на него… и сквозь него.

– Будешь знать, как топтать котов, – неуверенно сказал Натан, но Хаймек даже не смотрел на него. Он смотрел только на Миру. Только на нее…

Назавтра он пришел, чтобы помочь ей управиться с водой. Воду носили в баке, который надо было наполнять из колодца. По дороге к колодцу Хаймек и девочка шли быстрым шагом, потому что бак был пуст и потому еще, что холод легко пробирался к ногам сквозь дырявые и тонкие подметки. Солнце сияло и слепило глаза холодными яркими лучами, причиняя боль. Они топали по девственно белому снегу, как слепые, оставляя за собой черные разлапистые следы. Бак был очень широким, и оттого казалось, что каждый из них движется сам по себе. Хаймек представлял, что они не идут, а плывут по морю после кораблекрушения… единственные, кто уцелел после кораблекрушения. Ему очень хотелось сказать об этом Мире… но он так и не смог решиться.

Ему вообще было очень трудно говорить с ней. Она – молчала, а у него в голове, все время путаясь, бились обрывки мыслей, которыми он хотел бы с Мирой поделиться. «Мира… Мира… – хотел бы он сказать ей, – Мира… вот я, Хаймек… вот я иду с тобою рядом… и я бы шел так и шел… вместе… далеко-далеко». Может быть рано или поздно он и сказал бы ей что-либо подобное, если бы девушка произнесла хоть слово. Но она его не произнесла.