Последняя стража

Она так и промолчала всю дорогу – вплоть до того самого момента, пока оба они не остановились у разверстой пасти колодца. Здесь Хаймек поставил бак на землю, перевесился через край колодезного сруба и крикнул в холодную и черную пустоту:

– Э-э-эй!

Приглушенное расстоянием эхо полетело вниз, спускаясь от одного камня к другому и от одного ряда каменной кладки к следующему, все ниже и ниже, пока не утонуло в невидимой сверху поверхности воды, плескавшейся далеко-далеко внизу. Хаймек потянул за цепь, на которой висело ведро, и оно, заставляя вращаться ворот, легко устремилось вниз, увлекая за собой железную цепь. Ворот вращался все быстрее и быстрей, цепь позвякивала, ручка ворота вращалась по нарастающей, пока не превратилась в сплошной круг. Хаймек глядел, как зачарованный. Когда ведро с глухим звуком достигло дна колодца, ворот издал такой пронзительный и высокий звук, что Мира закрыла уши ладонями и посмотрела на Хаймека с такой неприязнью, словно это он, Хаймек, был железным ведром на старой и ржавой цепи.

Высокий звук прекратился так внезапно, что Хаймек вздрогнул и разом вернулся от мечтаний к действительности. Рукоятка ворота все еще продолжала трястись, но больше не вращалась. Далеко внизу холодная колодезная вода вливалась в опрокинутое ведро, которое опускалось в глубину.

Хаймек тронул натянувшуюся цепь и понял, что ведро наполнилось. Тогда он подошел к ручке и с трудом сделал первый оборот. И тут же рядом с его пальцами оказалась рука Миры. Медленно, медленно, окутанные паром собственного прерывистого дыхания, они безостановочно крутили ворот. Ведро, тихо позвякивая и разбрызгивая воду, послушно ползло вверх. Хаймек не мог отвести от Миры глаз, и пропустил тот момент, когда полное ведро появилось над срубом. Это было похоже на чудо, и оно поразило их обоих – и Хаймека и Миру. Ведро, тихо покачиваясь, висело под самым воротом, чуть расплескивая хрустальную влагу.

Хаймек очнулся первым. Он встал на цыпочки и потянул ведро на себя. Мира чуть-чуть подала ворот обратно, и ведро послушно опустилось на край сруба. Хаймек аккуратно приподнял дно ведра, и вода широким языком хлынула прямо в бак.

– Натан, – сказал Хаймек переводя дух и удивляясь собственной храбрости. – Натан…

Мира молчала.

– Натан, – повторил Хаймек. – Он… относится к тебе нехорошо. Даже плохо… Юзек сказал мне, что он… делает тебе больно.

Мира молчала.

– Он поранил тебя, – словно бросаясь с головой в холодную воду не мог остановить себя Хаймек. – Из тебя шла кровь. Он делает тебе больно. Но я… не позволю ему тебя обижать… я его побью. Я… он… пусть он не думает…

Здесь Хаймек замолчал, задохнувшись от чувств, выразить которые он связно не мог при помощи слов. Снова и снова начинал он давно заготовленную речь, но на поверхность вырывалось лишь нечто маловразумительное и однообразное:

– Я… и он… я… ему…. я… я…

Наконец он замолк.

– Юзек обманул тебя, – насмешливо сказала, наконец, и Мира. Похоже, ей нравилось быть насмешливой. Потому что она продолжала тем же голосом:

– Юзек – дурак. Болтает, а ничего не понимает.

– Но кровь… – заикнулся сбитый с толку Хаймек.

– Это бывает у девушек каждый месяц, – оборвала его Мира. – Так сказала пани Сара.

– И она… тоже, – сказал упрямый Хаймек. – Она тоже нехорошая…

По дороге обратно они не произнесли ни слова. Они шли, стараясь ступать след в старый след. От холода у Хаймека горели лицо и руки, по телу пробегали горячие волны. Когда они подошли к двери, ведущей в кухню, Мира повернулась к Хаймеку, и мальчика поразило сердитое выражение на ее красивом лице. Но не успела она произнести даже слова, как из-за двери донесся сердитый голос Натана:

– Мира! Мира! Ты где?

Мира вздрогнула, опустила на землю свою сторону бака с водой, после чего, не оглянувшись даже на Хаймека, исчезла так, словно его никогда не существовало на свете.

4

Весь сгорая от нетерпения, ждал Хаймек премьеры пьесы «Счастливая семья», в которой он играл одну из центральных ролей. Он исполнял роль сына. Матерью его была Сарина – женщина, на лице которой прожитые годы оставили свои несмываемые следы в виде темных чернильных пятен. Сарина всю себя самоотверженно отдавала строительству новой страны. В пьесе была одна сцена, в которой Сарина, склонив испачканную серебряной краской голову (что должно было изображать седину и тяжесть прожитых лет), говорила мужу, гладя голову Хаймека:

– Наш сын… ему выпадет счастье жить в стране победившего социализма…

– Да, – соглашался с ней отец. – Он станет инженером и построит электростанцию, которая осветит трудовому народу путь к новой жизни.

После этого он долго еще перечислял все подвиги, которые во имя будущего совершит Хаймек, не забывая уточнять, что произойдет все это благодаря мудрым указаниям руководителя страны.