Последняя стража

А Хаймек потащился обратно. Было жарко. Настолько, что у деревьев повисли листья. Из сточной канавы несло немыслимой вонью, так что Хаймек предпочел перепрыгнуть через нее, чуть при этом не наступив на разомлевшую в тени кустарника большую собаку. Недовольный вторжением пес сделал вялую попытку погнаться за мальчиком, но воздействие жары оказалось сильнее, и он снова рухнул в пыль. Вокруг не было ни души. Казалось, что весь квартал либо вымер, либо спит. Но Хаймек знал правду – все ушли на рынок. Ибо там и только там была жизнь. Все люди, усвоил уже мальчик, делятся на три категории: одним есть, что продать, другим есть, на что купить, а третьи надеются на удачу. На то, что им подадут или что удастся украсть. Это были такие, как он или как Ваня. Ваня был уверен, что только на базаре можно выжить и звал Хаймека с собой. Сегодня он, Хаймек, гордо отказался. А завтра? Вполне может быть, что завтра придется согласиться. И тогда, чувствовал он, ему конец. Тогда он пропал. Проклятый город! Проклятая земля Ташкент! Здесь можно выжить, только воруя или протягивая руку. «Ташкент – город хлебный», – любил говорить папа. Как бы не так. Хлебный… как же… А папа… сказал, а сам ушел. И мама ушла. Что ему делать теперь? Он не знал. Можно было попробовать украсть что-нибудь. Можно научиться клянчить. Рано или поздно, пойдя этим путем, он окажется в милиции… потом в детской колонии. И его выгонят даже из той развалюхи, где они жили с мамой. Что делать… что ему делать? Мама все время говорила ему про детский дом… утверждая, что дети там спят на кроватях и что там кормят. Мама, скажи мне – это на самом деле так… такое может быть? Это правда, мама? Боже, я совсем забыл про хлеб. Я наобещал ведь Ване, что принесу хлеба… много хлеба. Ваня-то арбуз принесет, но откуда возьмется хлеб? А так здорово было бы попробовать – хлеб и арбуз, арбуз и хлеб… Увы, понимал Хаймек, это были мечты. Только мечты. И вряд ли мечты осуществимые. Ведь даже перед войной у Хаймека никогда не было возможности вдоволь полакомиться такой замечательной вещью, как хлеб с арбузом…

3

Мужчина с тонкими усиками все еще сидел в чайхане. Занял свое место у входа и Хаймек. Вскоре его опять стала мучить жажда. Он провел по лицу рукой, а потом посмотрел на нее – рука была мокрой. Он посмотрел на небо. Небо было голубым. А солнце было желтым. Он провел языком по пересохшим губам. Губы шелушились. В кишках плескалась и булькала вода из арыка. Живот был ею полон. Раздувшись, он выпирал, как шар. Кожа на животе была натянута, как на барабане. «Настоящий барабан», – подумал мальчик и улыбнулся. Если есть барабан, должен быть и барабанщик. Сейчас он, Хаймек, возьмет и отбарабанит что-нибудь веселое. И вот уже два его пальца нащупывают пупок. Но тут же возвращаются обратно. Нет, это не дело – барабанить по вздувшемуся животу, пусть даже очень похожему на музыкальный инструмент.

Он присел, выставив вперед одно колено, как если бы приготовился взять старт и рвануться вглубь чайханы. Чего он все-таки ждет столько времени? Давно уже нужно было каким-либо образом убрать этого обжору, пока он не подъел здесь все до последней крошки. Может быть бросить в него камень? Тогда он вскочит и непременно попробует узнать, кто это сделал, а я по земле проползу внутрь. Поднос с лепешками – вон он. На ковре, прямо у входа. Схвачу все, что на подносе и удеру…

Да… Но внутри, то и дело подходя ко входу, прогуливается огромный и пузатый чайханщик. В нем сто килограмм веса, два метра роста и усы по метру в каждую сторону. И если он меня ухватит – мало мне не будет.

Так или иначе, но надо было на что-то решаться. «Я должен что-то придумать, – говорил себе Хаймек. – Но что?»

Мужчина с усиками, пожиратель его лепешки должен уйти. Нельзя понять, почему он торчит в этой чайхане так долго. У него, конечно же, есть квартира, а может быть, даже дом с садом. А в доме семья – жена, дети.. Жена ждет его, дети спрашивают: «Мама, а где наш папа? Почему его так долго нет?» И тут новая мысль приходит мальчику в голову. «Я назову его папой. Да. Подойду и скажу – «папа». Ему станет жалко меня и он спросит: «Чего бы ты хотел, сынок?» А я отвечу честно: «Папа, я очень хочу есть». Тут он заплачет от жалости и скажет сквозь слезы: «Возьми вот это, сынок. Возьми все».

Такой скажет… жди…

Лучше всего было бы, если бы сейчас налетели немецкие самолеты. Пусть даже всего один из них сбросил бы на базар самую маленькую бомбочку. Тогда этот обжора подскочил бы от испуга до самого потолка, а потом побежал бы, куда глаза глядят. Забыл бы и про поднос с лепешками, и про свой перочинный ножичек, про все. Понесся бы прочь, не глядя под ноги, поскользнулся бы на арбузной корке и упал прямо в сточную канаву. И лежал бы там, дрожа. Был бы весь в грязи – и пиджак, и брюки, и лицо. Забыл бы обо всем на свете. А мне достался бы весь хлеб. Ведь и чайханщик тоже убежал бы…