Последняя святыня

В давние времена, настолько давние, что даже устные рассказы о них уже угасли в народе, на тех местах, где теперь, после татар, лежат в развалинах и запустении города Киев и Чернигов, жило многочисленное и грозное для соседей славянское племя полян. Грозными они были не только для своих ближних родственников вроде древлян, бужан, дулебов, полочан или тиверцев, нет: и пограничные крепости римлян, протянувшиеся вдоль большой тёплой реки Дунай, видали под своими стенами шумные и буйные их ватаги. Брали они эти крепости иль нет, доподлинно неизвестно, но что все окрестные сельца и городишки грабили дочиста, будьте покойны. Императоры римские, после переезда в Константинополь, ныне именуемый Царьградом, не гнушались нанимать славянских воинов к себе на службу, и про воинов тех ходила заслуженная слава как о храбрых, выносливых и стойких.

Да и на отчей земле полян в те давние времена дела шли неплохо. Мало помалу обустраивалась отчина: распахивались приднепровские степи, ставились погосты, деревни, сёла и острожки вдоль многочисленных рек, росли и крепли первые города, тот же Киев, к примеру сказать. В общем, народ работал… Стадо не без пастуха, корабль не без кормчего; так что были у народа сего и предводители. Говорят, звались они коганами, переняв это звание у живших рядом печенегов. В мирное и спокойное время правители полян собирали дань, объезжая обширную землю полянскую, следили за порядком, судили и рядили и простых одноплеменников, и богатых вотчинников. А в грозные дни вражеских нашествий выезжали в поле на врага во главе верных дружин и народных ополчений…

Одинец недоверчиво хмыкал в особо цветистых описаниях седой старины, но до поры до времени слушал. Даже Онфим, для которого услышанное было явным отклонением от нормальной мужицкой жизни (вспахал да выпил, скосил да опять выпил, а чего ещё-то?) — все эти древляне, бужане, римляне — и тот притих, переваривая насильно получаемые знания.

— И стали они жить поживать да добра наживать на молочных реках и кисельных берегах, — Александр не хотел обижать рассказчика, но пришёл он сюда всё ж не для выслушивания баек. Сам может рассказать.

Повествователя, однако, это не смутило.

— Что ж, — спокойно ответил он, — можно от сказок перейти к былям. Ты, похоже, летописи в руках держивал. При монастыре обучался?

— В Даниловом.

— Доводилось бывать. Скажи-ка мне, с чего начинаются все ваши летописные своды?

Одинец пожал плечами:

— Как обычно, с Гостомысла: «Земля наша велика и обильна, идите править и володеть нами». Рюрик с братьями…

Настало время старика. Тень усмешки промелькнула на тонких фиолетовых губах:

— Понятное дело! До Рюрика никто не жил, он пришёл и все наладил.

— А не так?

— Так-то так, да не совсем. У тебя в руках рукопись, которую написали ещё до того, как твой Рюрик начал пелёнки пачкать.

— Сколько ж ей лет? — Одинец с невольным почтением покосился на книжку.

— Да почитай, уже пятьсот.

— Пятьсот? — не хотел, да ахнул Александр. — А я думал…

— А ты думал, как тебе втолковывали, что летописанье на Руси началось только при Владимире Красное Солнышко?

— Ну, что-то вроде того, — замялся Александр.

— Всё началось раньше: и обустройство земли, и княжеская власть, и мощь, и победы. Да только знать об этом не всем положено, то есть вообще никому не положено. Потому и летописи начинаются с призванья варяга Рюрика. Греки называли таких узурпаторами. А потомки его сколько лет старались всю память уничтожить, дорюриковские рукописи жгли. Как найдут, так — в огонь!

— Это у них здорово получилось, если тебе верить, хорошо погрелись. Как же эта-то уцелела?

— Много лет род последнего киевского кагана, которого звали Аскольдом, оберегал её. Род этот захирел при Рюриковичах. Да они, Аскольдовичи, не шибко и лезли на глаза. Так себе, бояре средней руки. И родовое имя сменили: стали Кучковичами. Но святыню свою берегли пуще глаза. Кое-кому из покушавшихся на неё Рюриковичей пришлось поплавать в собственной крови.

Одинцу не приходилось слышать, чтоб кто-либо из русских князей расстался жизнью, приладившись почитать запретную книжечку. Правда, князей, больших и малых, на всей земле русской за последние века было столько, что не будь междоусобных войн, на которых с необычайным усердием князья резали братьев, племянников и дядьёв, сейчас бы на каждой печке по князю сидело. Кто б в этом царстве-государстве землю пахал? Так что даже если старик и преувеличивает, всё же двух-трёх князей под шумок можно было за покушение на рукопись отправить на личное свиданье с Всевышним.

— Земля им пухом, — Александр не дал себе труда перекреститься. — Так ты, что же, из Аскольдовичей будешь?

Старик тихо дребезжаще захихикал:

— Ну что ты! Мой прапрадед, служивший последнему из них, дал клятву хранить эту книгу. Правда, он решил, что самое надёжное место для неё будет именно под рукой великого князя. Так рукопись попала к Ярославу Всеволодовичу, предку нынешнего тверского князя. Ну, а мы уж только тайно приглядывали за ней да пыль сдували иногда.

— А почему Ярослав её не сжёг?