Последняя святыня

Одинец ещё раз подивился способности этого мужика разговаривать, почти не шевеля губами. Парфён был ещё и расторопен. А после чудесного бегства из Яскино, его спорота в выполнении Сашкиных просьб увеличилась троекратно. В глаза, правда, не смотрел, виноватился. Самохвал тоже в отношениях с Одинцом опростел, поубрал спеси. Выделил для гостя едва ли не лучшие покои в доме, с высоченной кроватью под пологом из полупрозрачной льняной реднинки (от мух, хотя какие в январе мухи). Александр оценил это своеобразное извинение: так надоело за последние полгода спать по-походному. На брюхо лёг, спиной прикрылся. Хоть ночку-другую поспать как люди.

— На вторых петухах меня разбуди, — попросил Одинец. — И сам будь готов. Да за этим присмотри, чтоб не сбежал…

— Сделаю…

«Этим» Сашка называл того детинушку, что повстречался им в лесу под Яскино. В первый и последний раз Одинец видел парня в памятный день столкновения с дорожными разбойничками, но запомнил хорошо. И вот негаданная новая встреча. Даже имя вспомнилось — Онфим. Не требовалось много воображения, чтоб понять, что отирался юнец под селом Яскино не просто так. Одинец постарался быть неузнанным и уже на подъезде к Твери предложил Самохвалу дать приют на эту ночь всем беглецам в его доме. Самохвал без лишних расспросов распорядился. Сам он, как известно, отправился прямиком в княжеские палаты, а когда поздним вечером вернулся, вся ватага беглецов пребывала в блаженно-покойном сне: Парфён, по Сашкиному наущению, споил мужичков каким-то особо убойным хмельным зельем. Онфима холоп заботливо оттащил в дальнюю каморку, где уложил среди прялок, кросен, тюков льна и другого девичьего рукоделья. В доме уже вовсю кипела предотъездная кутерьма, сновали домочадцы. Паковались сундуки и корзины. Впрочем, Самохвал, по недостатку лошадей и повозок, распорядился собирать лишь самое-самое необходимое. Сам хозяин рассчитывал отъехать не позже полудня, а остальных домочадцев оставлял за сборами ещё на день.

Пробуждение Онфима состоялось на ранних подступах к рассвету, и приятным его назвать было нельзя. В неверном свете лучины над Онфимом склонилась жуткая бородатая харя с двумя носами и огромным жабьим ртом. «Проснись, Онфимушка!» — проквакала жаба и, предупреждая вскрик, крепко прикрыла ему рот мохнатой лапой. Онфим издал мычание и несколько раз дёрнул ногами, придавленными тяжелой жабьей тушей. Когда с глаз окончательно ушла сонная одурь, жабья рожа стала шириться, порвалась на две половинки и оказалась просто двумя человеческими лицами, склонёнными над ним. В одном парень распознал холопа Парфёна, в другом…

«Не ори — убъю…», — прошептал другой, и Онфим сразу вспомнил жаркий летний день, спящего на телеге мужика, Жилу, Елоху. Тут же вспомнилась матушка, ласковые руки, гладившие его по детским вихрам, тёплое парное молоко после вечерней дойки… Ну почему он сейчас не там, в родном родительском доме, почему?!!

Летошнего мужика этот вопрос тоже волновал, видимо, не на шутку, хотя и с несколько другой стороны:

— Ты как в Яскино оказался, недомерок?

Вид у мужика был зловещий. При этом он снова размахивал своим ужасным памятным мечом перед самым носом лежащего Онфима.

— Ма-ма… — прошептал Онфим.

— Лександр Степаныч, давай хоть посадим его, всё ж лучше словам-то выскакивать будет, — подал сбоку голос Парфён. — Да вот водички дать…

Зубы Онфима залязгали по краю железного ковша, поддерживаемого рукой сердобольного холопа.

— Тепереча — другое дело, — довольно сказал Парфён и выплеснул остававшуюся в ковшичке воду Онфиму в лицо.

Александр убрал меч, опустился на лавку против Онфима:

— Говори…

Даже на церковных исповедях Онфим не бывал так искренен. После той стычки на можайской дороге они с великими хлопотами довезли своего полуживого атамана до села. А дня через три на мельницу нагрянули стражники из Москвы. Жилу, только начавшего приходить в себя, без церемоний забросили в телегу и увезли неизвестно куда. Вот тогда-то встревожившийся более опытный Елоха и предложил на время утечь из Ракитовки. Оказалось, что он ещё раньше знал о тайной связи атамана с неким купцом, жившим в столице. Туда они и направились. Имя? Нет, имени купца он не знает. Да и самого ни разу не видал. С ними имел дело только его приказчик. Елоха называл его…

— Силантий Саввыч? — Одинец был почти уверен в ответе.

— Ага…

— Дальше.

А дальше что… дальше им указано было бежать на тверскую сторону и дожидаться в Яскино.