Последняя треть темноты

Ира говорила, приосанившись и сжимая в кулаке за спиной шариковую ручку — на случай, если вдруг придется проколоть нарушителю порядка щеку или вену — в оборонительных, конечно, целях, а не для удовольствия. Ее собственные щеки при этом надувались, грудь поднималась высоко, глаза блестели, скулы, стоило сжать зубы, подчеркивали выразительную удлиненную форму лица. Вася Петров залюбовался. И Антон тоже. На крики из коридора прибежал охранник, которого никто не звал. Грузный, в черной форме охранник выглядел серьезно, особенно на фоне стеклянных мониторов, хрупких капельниц, тонких проводков, трубочек, иголок, старого окна с деревянной рамой, маленькой Иры и больного Васи Петрова.

— У нас все в порядке, я не нажимала кнопку вызова, — гордо произнесла Ира, чувствуя себя учительницей, которая выгородила хулигана-ученика перед злым директором и теперь надеется завоевать его доверие, добиться послушания, научить доброму и вечному: читать, писать и не хамить старшим.

Дымчатый образ брата растворился в пустом пространстве между двумя дверными косяками, и Вася снова погрузился в свое сложное одиночество. Его нутряная жизнь в последнее время до такой степени напоминала похмелье духа, что хотелось поскорее умереть. Все, о чем бы Вася ни думал, перебивалось головной тошнотой. Словно тошнило в голове и голова была бы рада разорваться. А сердце билось совершенно спокойно — ни бравурной тахикардии, ни таинственного замирания.

* * *

Вася вспомнил о том, как по утрам ходил в школу. В учительской его всегда облизывали, холили, чаем с ватрушками поили — в школе мало учителей мужского пола, а Вася был к тому же еще симпатичный, юморил с тетками, баек особо не рассказывал и разбитным темпераментом не отличался, зато брал загадочностью — шутку в диалог ввернет, помолчит, подмигнет кому-нибудь, грустно улыбнется, суровым голосом выскажет веское свое суждение — уйдет. Женщинам нравилось.

Детей Вася не то чтобы как-то уж очень сильно любил, но считал своим долгом их воспитывать. И дети его, как правило, шибко уважали. Правда, для воспитания Вася выбирал самых трудных подростков из бедных неблагополучных семей — в престижной гимназии таких детей найти нелегко, но Васе удавалось — и тогда скандалов, неприятностей, вызовов на ковер к директору, словом, приключений было не миновать. Длинная отштукатуренная и свежевыкрашенная директриса привыкла к Васиной придури, точнее сердобольности — коллектив считал его героем, а многие дети — настоящим гуру — так что увольнение учителю литературы не грозило. А вот разборки с родителями не всегда заканчивались перемирием.

Однажды Виталик Макаров из восьмого «Б» прямо в столовой на перемене потерял сознание. Его одноклассник Коля без охоты, но не сопротивляясь, рассказал в медкабинете о том, что Виталик уже несколько дней ничего не ел:

— И вчера не ел, и позавчера не ел. Он приходит в столовую, чтобы ребята не думали… ну, что он не ест. Но он просто сидит и болтает с нами, если спрашивают — говорит, что не голоден, делает вид, что так увлечен болтовней или каким-нибудь конспектом, или учебником, что поесть забывает. А на самом деле, у него просто нет денег.

— И часто это повторялось? Давно он не ел? — спрашивала толстая добрая медсестра Вера Павловна, усадив Колю перед собой за стол, пока ее помощник откачивал Виталика на кушетке за ширмой.

— Ну, неделю, может… Но что-то он все-таки ел, наверное, просто мало.

— Господи боже мой! Иди в столовую, попроси дать котлеты с макаронами или супу, что там сегодня дают?

— Котлеты с пюре и суп…

— Неси все. Скажи, что я сказала выдать — в медкабинет. И поднос. И компот!

Из-за Виталика Коля опоздал на урок литературы, и когда Василий Михайлович узнал о том, что его ученик «обедает в медкабинете», скандал разразился страшный. Учительская находилась прямо напротив класса Васи Петрова, в нескольких шагах, поэтому, не дожидаясь следующей перемены, не стесняясь пробегающих мимо ребятишек и учителей, он просто открыл дверь настежь и громко сказал: «У меня в восьмом „Б“ дети голодают!» Затем сразу захлопнул дверь и начал урок.

Идиотские поступки Васи Петрова часто имели оглушительный успех. Что бы ни происходило, учитель словно видел события через увеличительное стекло и вел непрерывную борьбу с гипертрофированными трагедиями и несправедливостями окружающего мира. А как еще победить гигантские страсти, если не с помощью неожиданной атаки? Как-то раз во время родительского собрания Вася настолько разгорячился, что встал на стул и принялся разбрасывать вокруг себя тетради, бумаги и разные канцелярские принадлежности, включая тяжелые металлические степлеры, один из которых угодил в вазу с цветами и разбил ее. Родители негодовали, бегали к директору, писали жалобы, но дети так рыдали, узнав о возможном увольнении учителя (один мальчик даже грозился выброситься из окна), что Васю Петрова пришлось оставить в покое.