— Я плохо представляю себе, как можно жить среди идеалов, — сказал Неймайер. — Зато я очень хорошо понимаю, что такое вкус хорошего вина, свежей, только что приготовленной спаржи, запах молодой, брызжущей здоровьем и красотой женщины. Это прозвучит цинично, но за право владеть этим можно и людей на смерть посылать.
— Звучит цинично, — сказал Бурцев. — Но речь сейчас идёт не об этом. Товарищ Азеф упорно подводит меня к следующему выводу: если бы он время от времени не выдавал полиции своих соратников, никакой успешной деятельности Боевой Организации партии не было бы и в помине.
— Именно так, — сказал Неймайер. — Все успешные акции Боевой Организации стали успешными лишь потому, что всегда во власти находились люди, которым эти злодеяния были выгодны. Так было и в случае с Великим Князем Сергеем Александровичем, и с убийством Плеве. Разумеется, товарищ Азеф не получал конкретных указаний, это было бы смешно и наивно, задачей товарища Азефа было уловить настроение в воздухе и он с этой задачей справлялся на редкость хорошо. Вспомните покушение на Великого Князя, бедолага Каляев отказался первый раз бросить бомбу, потому что в карете, видите ли, были дети. Судьба не должна была дать второго шанса, но ведь через несколько дней Великий Князь взлетел на воздух. Значит, помимо судьбы, были некие силы, желавшие этой смерти. Этим силам нужно было платить, и цену немалую. Так что в чём виноват товарищ Азеф, который отдавал в качестве расчёта ненужных, слабых, не способных к террору людей, с мозгами, забитыми всякой романтической чепухой?
— Партия это не секта, — сказал Бурцев. — А глава Боевой Организации не старец Хасан. В противном случае теряется смысл революционной борьбы.
— Товарищ Азеф не силен в теоретических вопросах, — сказал Неймайер. — Он практик и с практической точки зрения его решения были безупречны, никто не сможет меня в этом переубедить. Давайте признаем как состоявшийся факт, партия эсеров отказалась на сегодняшний день от террора не потому что, что разочаровалась в нём как в методе, а потому что нет человека, способного его организовать.
— Товарищ Азеф хочет выступить с таким заявлением на партийном суде? — сказал Бурцев.
— Помилуйте, Владимир Львович, — сказал Неймайер. — Зачем метать бисер перед свиньями? Это не те люди, которые способны оценить красоту игры. Я совершенно убежден, если в России всё же произойдёт революция, их разотрёт в порошок стихия новой жизни. Они не смогли найти меня за эти четыре года, потому что и не могут, и не хотят, и не знают, что делать, если всё же я обнаружусь. Как сейчас, после этой нелепой случайности на курорте в Нейнаре, ЦК направил на встречу вас с примерно следующей директивой: «Послушаем подонка, а там решим». В крайнем случае, я на самом деле уеду в Америку, где меня уж точно никто не найдёт.
— Тогда в чём смысл нашей встречи? — сказал Бурцев.
— Вы начали эту историю с разоблачением Азефа, — сказал Неймайер. — Вам и ставить финальную точку. Кроме того, я хочу, чтобы вы знали из первых уст. У меня было всё готово для убийства царя, я нутром чувствовал, что Герасимов как представитель очень влиятельной группировки при дворе, совсем не против этого акта. Сегодня каждый дворник в России уверен, стране нужны перемены, что уж говорить о правящем классе. Получилась интереснейшая комбинация: убеждённый революционер Бурцев, борясь за чистоту партийных рядов, спас от краха самую закостенелую монархию Европы. Трагифарс истории, не находите?
— Вера Фигнер, когда начинался партийный суд надо мной, — помедлив, сказал Бурцев, — который закончился разоблачением провокатора Азефа, походя бросила: «Если вы не сможете оправдаться, товарищ Бурцев, вы обязаны застрелиться». Я не буду стреляться после ваших слов, господин Неймайер.
— Живите долго и счастливо, Владимир Львович, — Неймайер поднялся из-за стола. — Жизнь интереснее любой революции. Разрешите откланяться, меня ждёт моя любезная Муши.
х х х х х
ЦК партии социалистов-революционеров после подробного доклада Бурцева так и не принял окончательного решения касательно судьбы Александра Неймайера. Предусмотрительный Неймайер, впрочем, покинул квартиру на Люйтпольдштрассе и переехал в дальний пригород Берлина. Боевики Савинкова покричали в парижских кафе о вендетте, но никаких действий не предприняли.
Владимир Львович Бурцев прожил долгую жизнь, умер в 1942 году в возрасте семидесяти девяти лет. В 1914 году вернулся в Россию, поддержал русское правительство в войне с Германией, после Октябрьской революции стал резким критиком большевиков, был арестован ЧК и выслан во Францию. Последние годы испытывал сильную нужду, похоронен на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.