Последняя жатва

С агрегатом вообще с самого начала получилось неладно. Его смонтировала в прошлом году бригада шабашников, взяла шесть тысяч. Принимая от них агрегат, следовало устроить серьезную проверку, а Илья Иванович был чем-то занят, отвлечен, посмотрел поверхностно и подмахнул акт. Когда же пришло время пускать агрегат в дело, выяснилось немало неисправностей, по шабашников тех уже и след простыл. Доделывали, направляли свои мастера, не зная толком электрооборудования, в спешке, потому что был уже самый канун уборочных работ. С прошлого лета, имея в запасе почти что год, агрегат можно было отлично наладить: пересмотреть все узлы, опробовать в работе, тщательно отрегулировать. Про это предколхоза напоминал Илье Ивановичу не раз, тот заверял, что помнит, меры принимает, к уборочной все будет в полном порядке.

И вот уборочная, и что же? Так агрегатом заблаговременно и не занялись, как следует не наладили, а теперь – опять пожарные темпы, лишь бы как-нибудь действовал, не тормозил обработку зерна. А если он опять станет, совсем выйдет из строя, – – тогда как? Сорвется все: засыпка в амбары семян, сдача зерна государству. Кто персональный виновник? По чьей вине столько лишних трат, убыток колхозу? По-настоящему следовало бы все эти расходы взыскать с главного инженера, да еще, в пример другим и в острастку, снять с руководящей должности…

Все это Василий Федорович высказал Илье Ивановичу на гладко утрамбованной, чисто выметенной площадке колхозного тока, возле высокой, на железных опорах башни молчащего агрегата, из которой слышался лязг инструментов возившихся там слесарей. Илья Иванович оправдывался, объяснял, что была договоренность с «Сельхозтехникой», это она подвела, тянула, тянула, да и отказалась в последний момент, но оправдание это звучало слабо, Илья Иванович сознавал, что непростительно прошляпил, надо было нажимать сильней, давно уже бить тревогу, председатель полностью прав. Он замолчал, удрученно угнул голову. Пряди черных волос повисли с его лба. Очки тоже сползли по хребтине потного носа – словно бы под тяжестью слов, что падали на главного инженера; Илья Иванович, сумрачно моргая, поддергивал их рукою.

Завтра утром, заключил Василий Федорович, предельный срок, агрегат должен действовать. И с гарантией, что больше не остановится, исправно отработает всю уборочную до конца. А если этого не будет – пусть Илья Иванович пеняет тогда на себя. Ни разу Василий Федорович еще не наказывал главного инженера, но – что заслужил, то заслужил…

С Ильей Ивановичем у председателя была многолетняя дружба. Это он, Василий Федорович, когда Илья был еще парнем, трактористом, заметил его техническую одаренность, сметливость, подал ему идею насчет института и потом всячески поддерживал и опекал его в учебных делах, старался, чтоб работа оставляла ему побольше времени для учебников и чертежей. И поэтому вести с главным инженером, которого он сам выпестовал, этот напряженный, резкий разговор и заключить его такой угрозой – Василию Федоровичу было тяжело и неприятно.

Он отошел к своей машине, сел, по прежде чем ехать, достал из кармана таблетку валидола и сунул под язык.

– Куда теперь? – опросил Леша.

– Поехали! – махнул рукой Василий Федорович вперед, просто в пространство.

Леша плавно тронул, поехал небыстро.

Василий Федорович, с отключенным лицом, с которого еще не сошла краска, более, чем обычно, отяжеленно покачивался в мягком кресле.

Навстречу пылил оранжевый «Москвич» Капустина.

– Останови, – сказал Василий Федорович.

Остановился и «Москвич», поравнявшись с «Жигулем». Вылез Капустин – широкогрудый, в клетчатой ковбойке, с буйной копной волос, выгоревших светлыми островками.

– Откуда?

– Проехал по полям, глянул, как работают. Простоев пока нет.

– Пшеницу не кончили?

– Добирают, – сказал парторг. – Быстро, в общем, скосили.

– Зерна много теряют?

– В полове зерна нет, я проверял, комбайны вымолачивают полностью. При выгрузке, бывает, чуток мимо кузова сыпанут… Но вообще-то, конечно, могли бы чище работать. Может, оттого, что еще не приладились…

– Поедем, поглядим.

Василию Федоровичу не хотелось появляться в правлении неостывшим. Там его наверняка ждут с какими-нибудь делами, просьбами, наверняка какие-нибудь происшествия. Он знал свою подверженность цепной реакции: подсунется под такую его руку какой-нибудь пустяк – и легко сорваться опять, накричать на безвинного человека. Лучше проветриться на степном ветерке, успокоить себя той отвлекающей отрадой, что есть в быстром лете машины по накатанным полевым дорогам.

Леша знал, что надо сейчас Василию Федоровичу, и разогнал «Жигуль». Засвистел ветер в квадратном проеме открытых боковых окон. Тусклое солнце вспыхнуло па пыльном капоте, заставляя сощурить глаза.

Сердце, несмотря на таблетку, продолжало ныть, и все тело Василия Федоровича было налито какой-то тупой усталостью.