Последняя жертва

Небеса извергали потоки дождя, и Джо трудно было понять, вода или слезы текут по лицу убийцы.

— Тебе, вероятно, легко вот так стоять здесь и осуждать меня, когда ты понятия не имеешь, как я жил, — бросил Хаммонд.

— Взаимно, Доминик. Вы строили разные предположения обо мне и о людях, которых вы убили, чтобы это укладывалось в ваши представления. Как и у вас, у меня были плохие времена — и еще будут. Но я не обвиняю в них всех остальных. Если вы так убеждены, что действовали правильно, то можете пойти со мной, и все, что вы скажете, будет записано, чтобы весь мир мог узнать вашу правду.

Хаммонд фыркнул:

— Ты посмотри на себя, красавчик. Что такого плохого могло быть в твоей жизни?

Джо помолчал, чтобы взвесить все «за» и «против» того, что он собирался сказать дальше.

— Мне тридцать три года, и к тому времени, как мне исполнится сорок, я буду почти слепым, — ответил он.

Хаммонд склонил голову набок, словно сомневаясь в его словах.

— Я строил карьеру на своей фотографической памяти, на том, что никогда не забываю увиденные лица, но через семь лет я не буду видеть практически ничего, — продолжил Джо. — Это называется макулодистрофия. Иногда я буду терять способность видеть на несколько минут подряд или же страдать искажениями зрения, помутнением центрального зрения, мигренями, сухостью в глазах… и это почти лишит меня возможности видеть что-либо.

Джо вспомнил шок, испытанный им после постановки диагноза — когда после множества анализов специалисты из лондонской глазной больницы Мурфилдс сообщили ему о болезни желтого пятна — крошечного участка в центре сетчатки. Эта часть была нужна для резкости центрального зрения; она позволяла ему видеть предметы, расположенные прямо впереди. Его случай был редким для столь молодого возраста — и неизлечимым.

Чем большему напряжению он подвергал глаза, выполняя работу и пытаясь найти сестру, тем больше вреда причинял себе. Центральное зрение уже давало сбои, и хотя Джо не должен ослепнуть совсем, однако в конечном итоге не сможет читать, водить машину или распознавать лица. Этот диагноз также ограничивал время, в течение которого он мог найти Линзи, и ее поиски стали одержимостью, приведшей к срыву.

— Фу-фу-фу, какой ужас! — фыркнул Хаммонд. — Но ты, по крайней мере, останешься жив. А знаешь, чего стоили жизни Одри и Этьена? Двух параграфов в «Ивнинг стандард».

— Нельзя мерить ценность человека величиной газетной колонки! Авария случилась в тот же вечер, что и атака террористов в Хаммерсмите; конечно же, на первых страницах писали про массовое нападение.

— А как насчет расследования, предпринятого несколько месяцев спустя? Это было сплошное сокрытие улик. Коронеру даже не хватило смелости признать, что четыре человека, которые должны были спасать жизни людей, не выполнили свой долг. Вашу подругу даже не упомянули. Их всех должны были осудить и отправить гнить в тюрьме. Знаешь, какое наказание получил каждый из них вместо этого? Шлепок по руке от своего начальства. Когда я связался с газетами, сетевыми СМИ, блогерами и телеканалами, чтобы сообщить об этом, всем было наплевать. С точки зрения всего мира Одри и Этьен словно никогда и не существовали.

— Но они существовали для вас, для родных и друзей Одри.

— Этого недостаточно! Все должны знать, что я потерял и почему эти шестеро заслуживали смерти. И даже их смерть должна была послужить гласности. Полагаешь, если б я просто подкрался и зарезал каждого, СМИ освещали бы это настолько широко? Чтобы привлечь внимание, нужна зрелищность. Чтобы удовлетворить голод публики, нужна оригинальность. Каждая смерть должна была отличаться, каждая должна была выражать что-то — отсюда способы убийств. Думаешь, я наслаждался, делая это?

Образ тела Бекки — искалеченного, окровавленного — возник перед глазами Джо. Эти мучения, этот садизм были такими же ненужными, как и то, что случилось с ее предшественниками.

— Да, я считаю, наслаждались, — ответил он. — Вы свалили всю ответственность за свои действия на Бекку. Вам просто нужен был повод для того, чтобы сделать то, что вы сделали, стать тем, кем стали. Это и есть ваше наследие, и вас запомнят не благородным мстителем, а убийцей шести невинных людей.

Хаммонд покачал головой.

— Нет, публика запомнит мое имя благодаря моей любви к Одри и Этьену. И все поймут, что я сделал ради тех, кого любил.

— И откуда люди вообще об этом узна́ют? Если прыгнете за борт, никто никогда не услышит вашу часть истории.

— Услышат, потому что ты расскажешь.

Хаммонд достал из кармана брюк мобильный телефон и бросил его Джо.

— Это мой одноразовый мобильник. На нем ты найдешь видео — там я рассказываю свою часть истории. Когда это будет использовано как улика, все будут знать, что я был хорошим человеком и мог бы стать хорошим отцом. Будет публичное расследование, почему понадобилось столько времени, чтобы найти меня, и имена всех людей из моего списка будут упомянуты и заслуженно запятнаны грязью. Моя семья наконец-то получит то правосудие, которого заслуживает.

— Почему бы просто не сдаться и не рассказать обо всем этом на суде?