Последняя жизнь (СИ)

Джон задумчиво кивает, осматриваясь, пока бармен наливает выпивку. Ничего интересного, беженцы, правда, косятся в их сторону как-то неодобрительно, да бармен подмигивает, словно на что намекает. Джон опять краснеет, на сей раз возмущенно – его что, за гея принимают? Сцапав стакан, Джон замахивает не глядя и некоторое время просто прислушивается к тому пожару, который разгорается внутри. Пожалуй, трех порций виски многовато. Джон бросает на столешницу горсть смятых кредиток и поднимается, чувствуя, как пол ходит ходуном под ногами. Вот же набрался! Срочно на свежий воздух. Перебирая руками вдоль стены, он медленно двигается на выход под суетливое гундосое занудство Региминтаса Адониса.

- Нет, ты видел, - возмущается Джон на улице, тяжело опираясь на коммивояжера, - ящерицы совсем охамели. Я не гей! Сколько можно повторять?! – небо над головой, раскрашенное разноцветной иллюминацией, плывет, накренившись в сторону.

- Да, безусловно, молодой человек, геи – бич общества, - соглашается Региминтас… как его там, Джон стремительно забывает.

- Не, так-то пожалуйста, - мотает головой Джон, отчего не только небо, но и весь мир вокруг начинает мощно штормить, - это сейчас вроде как нормально, но я-то не гей, ну честно! Подумаешь, пару раз загляделся, - заплетающимся языком выбалтывает он то, в чем и самому-то себе не признавался, в то время, как коммивояжер, как там его зовут, аккуратно под локоток ведет его очень даже целенаправленно в неопределенном направлении. – Руки у него, гада, красивые… Тонкие, изящные, как у музыканта. Ему бы на скрипке такими пальцами играть или на фортепьяно… Скулы… как стекло, порезаться можно, и глаза – глаза красивые до безобразия… но холодные – замерзнешь… - Джон все продолжает перечислять красоты сфинкса, на которые загляделся-то всего лишь раз, все больше мысленно, потому что язык плохо слушается, а глаза уже закрываются и мозг начинает потихоньку отключаться, когда он слышит, словно сквозь вату разговор про «подходящий экземпляр», «удачный случай» и «суку-бармена, который чуть было все дело не испортил». Джон хочет спросить, кто подходящий экземпляр, и почему бармен - сука, он же мужчина, хоть и ящерица, когда его подхватывают сильные руки с другого бока и теперь в быстром темпе, уже не церемонясь, куда-то волокут. Джон хочет возмутиться, но тело не слушается, руки безвольно висят плетьми, а ноги тащатся по асфальту. Сознание уплывает, чтобы на границе сна и яви услышать звуки борьбы, падение тел и почувствовать, как его взваливают на плечо, словно мешок картошки, не очень-то и деликатно.

Следующее, что он чувствует, это резкий запах антидота, которым их любили пичкать при любых отравлениях и несварениях желудков в академии. Сознание медленно возвращается, а вместе с ним слабость, тошнота, головная боль и жжение в глазах.

- Не три, сейчас само пройдет, - сердито произносит Шерлок, и Джон в изумлении распахивает глаза – точно, сфинкс.

- Ты что тут делаешь? – Джон пытается встать, но сильные руки сфинкса удерживают его в лежачем положении. – Где мы? Что случилось? – в голове проясняется.

- В парке, на скамейке, тебя опоили и чуть не увезли в рабство к алюмни, - сообщает Шерлок. - Вот скажи, почему ты как нормальный человек не вернулся в безопасный бордель к своей красотке? Зачем нужно было искать приключения в сомнительном баре, да еще трепать направо и налево, что ты пилот? – Шерлок едва не рычит от злости. – Ты что, совсем не ориентируешься в обстановке? Алюмни вербуют в армию. Пилоты им нужны как воздух. Они не зря здесь крутятся в последнюю неделю, столько пилотов на эти гонки приехало. Непуганные идиоты, - Шерлок яростно отбрасывает использованную ампулу антидота.

Джон испуганно моргает:

- Так меня что, отравили?

- Опоили, - мрачно поправляет его Шерлок, - если б не бармен, я бы мог и не успеть, - он раздраженно косится на свой браслет, словно колеблется, а потом стаскивает его и начинает яростно чесать уже знакомую Джону татуировку.

Джон виновато наблюдает за этим странным процессом - отчего-то Шерлок сейчас ужасно напоминает взъерошенного кота, чешущего лапой за ухом – умилительное зрелище.

- Больше чтоб из гостиницы носу не высовывал, - рявкает он, прекращая чесаться и возвращая браслет переговорника на место, - а то мне делать нечего, как бегать по Мару, его задницу спасать.

- Ну и не спасал бы, - бубнит обиженно Джон, - я тебя не просил, - голова совсем раскалывается, и он просто растекается по жесткой скамейке лужицей, боясь пошевелиться и хоть как-то спровоцировать усиление боли. – Оставь меня, отлежусь и пойду, - шепчет он, опять закрывая глаза, так, кажется, лучше.

- Ну да, чтоб тебя алюмни к рукам прибрали, - возмущается Шерлок. - В какой гостинице вы остановились? – Джон беспомощно морщится – частичная амнезия, вызванная последствиями отравления, дает о себе знать. – Ясно, сам соображу. Небольшие чаевые, пьющий политрук, государственная лицензия, не меньше трех звезд… Ясно, вы остановились в «Синем якоре». Двигаем отсюда, - Джон стонет бессильно.

- Не могу, голова раскалывается адски.