Последние часы в Париже

– Иди прямо домой. – Он положил руки ей на плечи. – Никому ни слова о том, что произошло. Просто иди домой и сиди тихо.

Элиз кивнула, и он увидел, как она сглотнула, прежде чем повернулась и пошла прочь.

Он медленно выдохнул, сердце все еще колотилось. Возможно, он спас ей жизнь. Может быть, сходит с ума. А может, ему стоит сойти с ума? Вместо того чтобы вернуться в гестапо, вместо того чтобы помогать на допросе, он мог бы пойти за ней, схватить ее за руку, и они сбежали бы вдвоем.

Хватит фантазировать! Нет, он должен вернуться туда, сделать вид, будто только что прибыл. Он вдохнул полной грудью, вживаясь в роль, которую ему предстояло сыграть.

Глава 17

Париж, апрель 1944 года

Элиз

Всю дорогу до дома у меня тряслись поджилки, и каждый шаг стоил мне неимоверных усилий. Дрожь охватила все мое тело. Что, если кто-нибудь видел, как Себастьян выводил меня из гестапо? Что он там вообще делал? Я даже не спросила у него.

Я чувствовала себя слишком усталой и разбитой, чтобы тащиться пешком до самого дома, поэтому зашла в метро на станции «Пасси». Вставляя билет и проходя через турникет, я смотрела под ноги, напуганная до смерти. Устроившись у окна, я вперилась взглядом в темные туннели, пока поезд громыхал под улицами Парижа. В руке я сжимала свое удостоверение личности, готовая предъявить его, если с проверкой нагрянет патруль. В вагоне царила тишина, хотя он был заполнен наполовину. До оккупации мы обычно вели разговоры, иногда переглядывались. Но теперь все как будто притворялись, что находятся где-то далеко. Мы стали настороженно относиться друг к другу. Только дети не понимали этого неписаного правила – вот и теперь какой-то малыш буравил меня взглядом, отчего я чувствовала себя неловко.

Я едва не заплакала от облегчения, когда наконец переступила порог нашей квартиры.

– Ты купила хлеба? – Из кухни вышла мама.

Я проглотила слезы и солгала:

– Там не было хлеба, мам. Извини.

Она вздохнула:

– Странно. Я слышала, что был.

– Пойду прилягу. Голова раскалывается. Мне нужно отдохнуть в темноте. Не буди меня к ужину. Может, сон снимет боль.

Я не стала дожидаться ее ответа и поспешила в свою комнату, где открыла окно и высунулась, чтобы закрыть ставни. Сразу же стало прохладнее и спокойнее. Я села на кровать, разулась и, откинувшись на подушку, уставилась на потолок в тусклом свете. Левое предплечье пульсировало в том месте, где его сжимал Себастьян. Я включила настольную лампу и сняла блузку, проверяя, нет ли синяков, и, к своему удивлению, не обнаружила ни одного. Я провела пальцами по коже, ощущая ее тепло, как будто его прикосновение осталось со мной. Я выключила лампу, а потом, когда снова легла, в ушах зазвенел его голос; ожили его настойчивые расспросы. «Где твое удостоверение личности? Разве они не просили его предъявить, когда тебя привезли?».

Его слова крутились у меня в голове, пока я снова и снова переживала недавнюю сцену. На его лице явственно проступило облегчение, когда я сказала, что меня арестовали только за порушенную дурацкую табличку. А потом он как-то по-детски закрыл глаза руками. Думаю, именно в тот момент он полностью осознал всю чудовищность риска, на который пошел ради меня. И как ребенок не подумал о последствиях, когда увидел меня на стуле возле кабинета. Но он знал, что ждет меня по другую сторону двери.

Мои сны в ту ночь были живыми и путаными; Себастьян и солдат, который арестовал меня, все время менялись местами. Я несколько раз просыпалась, голод снедал меня, но вставать не хотелось. Почему этот едва знакомый человек пошел на такой риск ради меня? Возможно, мсье Ле Бользек прав; парня мучило чувство вины, и, спасая меня, он пытался хоть как-то ее искупить. Я уже как будто смягчилась по отношению к нему, и пришлось напомнить себе, что он по-прежнему враг.

Глава 18

Париж, апрель 1944 года

Себастьян

Себастьян знал, что в военное время опасно иметь постоянные привычки. Они выдавали слишком много информации о человеке – куда ходит, с кем общается, – и это было чревато последствиями. Но Себастьян ничего не мог с собой поделать – его тянуло в книжный магазин, где, как он знал, мсье Ле Бользек окажет ему дружеский прием. И где он мог бы увидеть Элиз. Он беспокоился о ней. Вот и тем вечером, переступая порог магазина, он подумал, не встретит ли ее там. Но в зале никого не оказалось, даже мсье Ле Бользека.

– Bonsoir, – позвал он.

А потом он увидел ее, выходящую из задней комнаты. Ее волосы были взъерошены, как будто по ним пробежались пальцами, и когда она заговорила, в ее голосе угадывалась дрожь.

– Мсье Ле Бользеку нужно было отлучиться. Он попросил меня присмотреть за магазином.

Себастьян устремил на нее взгляд, и на них обоих опустилась тишина, лишь тиканье часов эхом отдавалось вокруг. Наконец она двинулась ему навстречу, и он услышал легкий шорох платья и звук ее шагов. Он попытался придумать, что бы такое сказать. Что угодно. Но она опередила его: