Последние дни Амвелеха (СИ)

— Душа — это отсутствие программы. «Нет информации. Нет связи с системой» — если тебе горько от этого, это и есть душа. — Она выпрямилась и указала себе на грудь. — Это вроде дыры внутри, которую хочется заполнить. Вот и вся душа. Между нами говоря, — Ривка сглотнула горечь в горле и улыбнулась. — Люди заполняют её всяким хламом. Уж лучше бы ей оставаться пустой.

Помолчав, Ревекка протянула Элизару руку. Тот опасливо вытянул щупальце, боясь коснуться её пальцев.

— Отведи меня к Святейшему, Элизар, — она сжала щупальце Элизара и выползла из своего укрытия. — Уж лучше нам дождаться Айзека там.

Комментарий к Глава двадцать шестая. И боролся Некто с ним до появления зари

Название главы: Быт. 32:24-29

Все права на Пророчества по-прежнему принадлежат Гераклиту Эфесскому (и всему миру).

========== Глава двадцать седьмая. Теодицея ==========

Айзек лежал на полу Нэоса и смотрел вверх. Сквозь оконца в вершине пирамиды проникали первые лучи. Какое-то время он всерьез полагал, что умер — настолько бесчувственным было его тело, но постепенно чернота стала проясняться. Наконец он смог различить свет и понять, чтó видит. Осознание себя и окружающей действительности оказалось болезненным: оно подняло со дна горькую взвесь воспоминаний. Айзек перевалился на бок, обнял колени руками и что было силы зажмурил глаза. Он жалел, что не умер, не растворился в свете истины вместе со всеми.

Мысли были обрывочными и беспорядочными, как дурные сны. Хорá — аргон-хюлэ, органический ресурс, помимо всего прочего обладающий способностью удваивать реальность, живой бог, которого человечество эксплуатировало веками. Понимал ли это отец? «Он знал, — думал Айзек. — Из чувства вины рождается самая крепкая вера». Сам он не чувствовал никакой вины перед существом, которое притворялось их богом. Оно также нуждалось в людях — в их вере и памяти, в обожествляющих Его постулатах и догмах, в любви и самоубийственном стремлении проникнуть в Его тайну. Хорá не был разумен, возможно — сверхразумен, но не разумен в привычном человеческом смысле. В симбиозе с программами машин Он не мог жить по-настоящему — их «призраки» были только тенью человека. Если бы призрак станции не всосал в себя душу матери Исмэла, он не был бы столь красноречив. И даже предельно развитый искусственный интеллект, такой как Система, был только эрзацем в сравнении с Сетью. Вторая ипостась Единого — Сеть — была Госпожой виртов. Её гостеприимная Утроба, мать-тьма, звала и обещала им небытие не-рождения.

Они получили то, что хотели.

Внезапно испытав непреодолимое отвращение, Айзек пошевелился и, ухватившись за край панели управления, поднялся на ноги. Его мутило. Нэос больше не производил на него никакого впечатления. Ни величия, ни трепета, ни ощущения мистического Присутствия — ничего. Голографический Триптих казался выцветшим и пустым. Он утратил свою тайну, стал обычной картинкой, знаком без значения, трупом отца в автоматическом кресле. «От Незаходящего ничто не скроется, — подумал Айзек, отворачиваясь от Триптиха. — Что Ты есть, Незаходящий? Бог? Время? Или Смерть?» Он нашел на полу отцовский кулон и надел его на шею. Подошел к панели управления и провернул вершину своей пирамидки. В незримом виртуальном мире Театр пришел в соответствии с Сетью, снова став одним. «Ум, Утроба и Сердце». Айзек сделал несколько шагов и остановился, забыв о чём думал. Он смотрел перед собой, расчёсывая шрам на щеке. «Есть Одно». Глаза болели, словно их начинили стеклом, горло горело как жерло вулкана. Айзек прокашлялся, сплюнул горькую тягучую слюну на пол Нэоса, растер её носком сандалии, и толкнул дверь наружу.

«Они получили то, что хотели, — подумал он с ему самому непонятной злостью, жмурясь от слепящего света коридора. — Амвелех будет существовать вечно…»

Ревекка велела Элизару принести самое красивое облачение жреца. Они переложили тело Абрахама на кровать — жесткую и без каких-либо удобств и технологических излишеств. Келья жреца не шла ни в какое сравнение с тем, чего Ривка навидалась в гостевых отсеках, пока они искали Аарона. И комната, и сам архонт теперь вызывали у неё симпатию — в конце концов, он был обычным стариком, умершим простой и понятной смертью. В отличие от тех, кто остался на Агоре. Ревекка не понимала, что в действительности там произошло. Это было похоже на внезапную мозговую болезнь, на масштабное заклание, на массовое самоубийство, на самоистребление без какого-либо смысла и видимых причин. Но всего хуже — слаженное движение машин, которые без чьего-либо приказа стаскивали еще живых людей по ступеням, волочили своих господ прочь в неизвестном направлении. Постоянно всплывающие в памяти слова Исмэла об «удобрениях для сада» рисовали в воображении омерзительные картины. Убирая архонта для погребения, Ревекка хотела почтить смерть каждого. В ритуальном прощании она могла забыться и не думать о том, что Айзек не придёт.