Последние дни Амвелеха (СИ)

Ступени сменились широким опоясывающим уступом, похожим на широкую грунтовую дорогу с высаженными по обочине странными растениями с мясистыми синими листьями, а в скале через равные промежутки зияли круглые отверстия примерно в человеческий рост высотой. «Гробницы», — вспомнил Айзек. Он остановился и поставил пифос на землю. Несмело, словно зверьки, которых они встречали по дороге, из пещер выходили люди, держась на расстоянии и собираясь в небольшую толпу. На смуглых лицах читалась тревога. Среди илотов Айзек заметил детей, они прятались за юбками женщин и цеплялись худыми руками за их голые ноги. Они показались Айзеку уродливыми, непропорциональными для человеческих существ: у всех них были слишком большие головы для таких тонких шей, худые как палки руки и ноги, и надутые как шары животы. Со всеми этими людьми было что-то не так. Они были изможденными и старыми. Айзек оглядел толпу в поисках Ревекки, но она куда-то исчезла. Юноша отступил назад к лестнице. Илоты смотрели на него будто бы с укором. Подавив желание сбежать к отцу, который всегда знает, что делать, Айзек заставил себя улыбнуться. Дулосы, что остановились позади него, придали ему уверенности.

— Я Айзек из Амвелеха, — сказал он громко и поклонился. — Аарон, которого мы встретили в пустыне, пригласил нас. Он скоро будет здесь, вместе с моим отцом архонтом Абрахамом.

В толпе зашептались. Вдруг люди расступились, пропуская вперед старую женщину. Айзек удивился, он думал, что его встретит жрец или другой мужчина — старейшина или вождь Харана. Судя по жалостливым взглядам других, эта женщина не являлась ни тем, ни другим. Она выглядела ещё хуже остальных. Волосы не были убраны под платок, а свисали грязными паклями. Губы на морщинистом лице дергались, словно пытались раздвинуться в улыбке, глаза оставались пустыми, как дыры гробниц.

— Мальчик! — сказала она, протягивая к нему руки. Старуха подошла к Айзеку вплотную, он отступил, но она нашла его руку и вложила в нее какой-то предмет. — Возьми это, мальчик, и отдай моему Саулу… Он не может без неё заснуть.

Сжав пальцы Айзека обеими руками, она поклонилась и побрела прочь, что-то бормоча себе под нос. Когда старуха отошла, Айзек разжал ладонь. В ней была примитивная фигурка животного, выструганная из дерева. Приняв её за какой-то религиозный символ, Айзек вгляделся внимательнее и вдруг понял. Это был не религиозный символ, это была обычная детская игрушка.

Комментарий к Глава десятая. Плач Рахили

Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет (Мф. 2:18)

========== Глава одиннадцатая. Ревекка ==========

Айзек топтался на месте, сжимая в руках игрушку, не зная, что делать дальше. Измученные, изможденные люди, среди которых почти не было мужчин, только женщины, старики и дети, толпились в отдалении и переговаривались между собой. Словно оценивали. Айзек попытался напустить на себя важность, чтобы напомнить этим дикарям, кто он такой, но убогая игрушка в руке мешала. Грубость выделки, отполированные чьими-то пальцами — детскими пальцами — бока, покусанные, измусоленные уши деревянного зверя внушали Айзеку беспокойство. «Почему? Почему я?» — подумал он, сам не понимая, у кого и что именно спрашивает. Ему казалось несправедливым всё то, что происходило с ним в последние дни, казалось, что кто-то требует от него каких-то решений и действий, но он не знал каких. К нему подошли женщины. Большими, сильными, неженскими руками они подняли пифосы, поставили их на плечо и понесли их куда-то через толпу. Они не сказали ему ни слова. Айзек подумал, что и Ревекка скоро станет такой — грубой и уродливой, совсем как эти женщины.

Айзек обернулся и посмотрел вниз. Отец стоял на первой ступеньке лестницы, согнувшись и тяжело дыша. Его борода касалась рук, сложенных на рукояти трости. Казалось, он хочет упереться о них лбом. Айзек беспокойно переступил с ноги на ногу, решая пойти вниз, чтобы помочь отцу, или оставаться на месте и ждать. Страх перед увяданием и старостью заставил его вспомнить о «картезианском разломе». Айзек впервые видел их так отчетливо, в грубой, ничем неприкрытой наготе. В Амвелехе признаки старости казались не более, чем особенностями внешности, атрибутами жреческой мудрости, как священная пирамида на груди. Люди избегали старости и болезни посредством операций и киберпротезирования. Его шестидесятилетняя мать выглядела молодой и здоровой. Никогда Айзек не видел даже усталости на ее лице. Отец, верховный жрец Амвелеха, возможно, был единственным, кто хранил свое естество в его природной первозданности, позволял времени иссушать тело, не вмешиваясь в естественных ход событий, но стерильная среда Амвелеха облегчала ему задачу. Теперь же его старость стала тем, чем являлась на самом деле — тлением, началом разложения тела. Айзек начал медленно спускаться по ступеням.