Последние дни Амвелеха (СИ)

— Возможно. Но, тем не менее, ты знаешь о чём идет речь, — он посмотрел на старика, и тот после небольшого, несколько наигранного, колебания, кивнул. — Я думаю, что контроль осуществляют системные дулосы. Люди заняты только видимостью работы — переписыванием и подсчетами, которые не имеют никакого смысла. Перед каждым инженером-периэком стоит незначительная и очень узкая задача, которая предполагает наличие человеческого контроля над Системой, но в действительности контроль осуществляют сами машины. Система создает искусственную занятость и досуг для населения в той же мере, что и обеспечение его продуктами питания.

Исмэл замолчал. На лице Терапевта почти не отражалось никаких чувств, разве что вежливый интерес. Он ждал продолжения.

— Я думаю, что секрет Театра, погребенный под ворохом суеверий жрецов, на самом деле предельно прост: городом управляют машины, а не человек. Разве не об этом ты хотел сказать, называя их «богами»? Даже если все люди вымрут, Город будет существовать. Жить — как жили растения и звери в природе, корректируя программу воспроизведения и жизнедеятельности согласно закону самоорганизации. Вполне логично предположить, что Театр — это всего лишь суперкомпьютер, осуществляющий общение дулосов между собой, иначе говоря: мозг Амвелеха, который, вполне возможно, вообще не подвластен никому из людей.

Исмэл перевел взгляд на работающих дулосов, на пульсирующие трубы и капсулы.

— Если я прав, то в перезагрузке Театра нет необходимости. Но всё же мне хотелось бы в этом убедиться.

Терапевт, слушавший Исмэла с большим вниманием, трижды похлопал ему, выражая свое одобрение. Губы его снова еле заметно дернулись в нервном тике.

— В общем и целом ты рассуждаешь верно, хоть и весьма непоследователен в своем идеализме, — сказал он. Скрестил запястья за спиной, так что кисти не касались друг друга, и, сгорбившись, двинулся по узкому коридору, который образовывали тесные ряды капсул. Исмэлу пришлось пойти за ним. — Ты прав настолько, насколько может быть прав человек, не привыкший иметь дело с грубой материей и недолюбливающий жрецов. — Терапевт издал неприятный скрипучий смешок. — Некоторые «суеверия», как ты изволил выразиться, имеют куда большее значение, чем ты думаешь. По крайней мере теперь, после того, как мы сильно постарались, чтобы сделать их правдой. Другими словами ты упускаешь из виду главное — аргон-хюлэ и пророчество. Для меня, — в голосе Терапевта появились нотки, будто он намекал на какую-то постыдную интимную тайну, — важен только аргон-хюлэ и некоторые его свойства, всем остальным, кто не понимает его истинной природы, нужен контроль над ним. Или иллюзия контроля. Ты называешь вещи другими именами, но вряд ли отличаешься от этой второй категории.

Не расцепляя рук, он повернулся к Исмэлу, будто ожидая увидеть недоверие и протест на его лице. Исмэл промолчал. Удовлетворенный увиденным, Терапевт кивнул:

— Поверь старому наркоману, юноша. Аргон-хюлэ необходим тебе, ничуть не меньше чем другим. Аргон-хюлэ — это кровь и плоть Амвелеха, в той или иной степени и концентрации он есть в крови каждого из нас. Он порождает пророческие видения жрецов и возможность контроля над снами — то, что вы называете Сетью. Для таких, как я — это возможность вернуться в блаженное безмыслие и побыть растением. Я говорил отнюдь не о машинах, наш Господин — аргон-хюлэ.

Терапевт захихикал, повернулся и пошел дальше по коридору.

— «Генезис» был выбран не из-за перспективы клонирования, разработки в этой области — малая и не самая значительная его часть. «Генезис» — это физическая реализация пророчества о Новом Эдеме.

Исмэл усмехнулся и покачала головой.

— Мне стоило догадаться. Ты еще больший фанатик, чем верховный жрец.

Терапевт опустился перед одной из камер и засунул руку под ее днище, что-то там нащупывая. Торчащие внизу трубки ритмично пульсировали и шевелились под давлением подаваемой через них жидкости. Исмэл никак не мог избавиться от биологических ассоциаций. Ему показалось, что Терапевт производит операцию над плотью прямо у него на глазах.

Жидкость внутри капсулы заметно посветлела, а через несколько секунд стала совсем прозрачной, так что стало видно, что внутри.

— Раньше камеры стояли горизонтально, но из-за нехватки места пришлось их поднять, — сказал Терапевт, вставая и вытирая испачканные руки о спецодежду.

— Боги… это что ещё за дерьмо? — несмотря на чувство гадливости, Исмэл шагнул к капсуле.

В ней был человек, оплывший и безжизненный, с водянистой, полупрозрачной кожей, которая почти не скрывала того, что находилось под ней. Он был подвешен на большой ребристой трубке, подсоединенной к затылку. Она вкачивала что-то в тело. Слабые, атрофированные конечности вздрагивали, синели и набухали каждый раз когда препарат поступал в тело, и истончались, когда она выходила через другие трубки наружу. Отводы тонкие и членистые, торчали по разные стороны вдоль позвоночника.

— «Перегонные многоножки», — сказал Терапевт. — Жрецы называют это место «Садом» или «Фондом».