Последние дни Амвелеха (СИ)

Бесконечные толпы тянулись к Лупанарию, где сам верховный бог и правитель Ликократ раздавал бессмертие. Улицы Белшар-Уцура были полны огней и народа. Голограммы, крутящиеся на узких улицах между провисших проводов, обещали вечное блаженство каждому. Устав от духоты, вони потных тел и старых гниющих протезов, люди торопились вкусить чёрного молока волчицы. Они наседали на тех, кто двигался впереди, началась давка. Женщины кричали и плакали, мужчины ругались, дети и калеки умирали без звука. Гоплиты, закончившие обход улиц в поиске не желавших присоединяться к празднику всенародного единства и благоденствия, пытались совладать с толпой. Они рассекали воздух широкими ритуальными махайрами, прорубая в толпе просеку, не заботясь о том, что кто-то может пострадать. Люди давились криком и отступали.

— К чему тебе конечности в Новом Эдеме? — скалился эгемон, клацая механическим когтями по гарде. Клинок его махайры сочился кровью. Отрубленная кисть мужчины, прижимавшего к себе теперь только обрубок руки, лежала в пыли перед его ногами. Человек куксился и подвывал. — Ты станешь богом, жалкое отребье, ибо того хочет владыка Ликократ.

Эгемон возвысил голос, приподнимаясь на гиппосе и окидывая взглядом толпу:

— Слепых, калек и наглецов, сбивающих шаг, мы будем казнить на месте за измену — у меня нет плетей, чтобы подгонять вас, как стадо парнокопытных тварей. А ну пошли! Марш! Восславьте мудрость и милость владыки Ликократа! Ну же! Па-а-а-шли, с-сукины дети!

Махайра описала дугу в воздухе, и те, кто стремился к краю, чтобы избежать участи быть задавленным, пожалели о своем решении.

— Каждый… свободен, каждый… счастлив, каждый… берёт своё. Отец всех людей, мудрый и милостивый владыка Ликократ, призывает тебя, моё возлюбленное дитя, разделить бессмертие, — заговорил приятный женский голос, сопровождавший голографическое изображение человека в золотой маске волка. — Будь всегда молод, весел и счастлив, последний человек. Каждый… свободен, каждый… счастлив, каждый… берёт своё.

Изображение деформировалось. Ликократ на голограмме стал ниже ростом, бедра округлились. Символы власти, скрещенные на груди выдались вперед. Сквозь узкие прорези глаз на Айзека смотрела волчица.

— Будь всегда молод, весел и счастлив, последний человек. Каждый… свободен, каждый… счастлив, каждый… берет своё.

Перед глазами плыло от духоты и вони. Мелькнула удивленная мысль о дефектах голограммы и исчезла в щемящей радости. «Наконец-то, всё кончено! — думал Айзек, пытаясь удержать в памяти предвкушение будущего счастья. — Главное дойти, главное, приникнуть к источнику! И я дойду! Дойду, чёрт возьми… Я достоин!» Он искоса глянул на калеку-соседа, которым можно было пожертвовать в случае опасности. С его точки зрения, тот не стоил Ликократовой милости. Один шаг в толпе был ничтожен, он нисколько не прибежал к заветной цели. «Зачем же всех? Разве они заслужили этого?» На Айзека наваливалась тоска. Путь казался бесконечным, и он уже смотрел на старика-калеку с откровенной злобой. Но через секунду Айзек не думал больше ни о чем — его смело водоворотом чужих разрозненных чувств.

Он стал кормящей волчицей, раздираемой тысячью тысяч беззубых и жадных дёсен. Он ощутил ужас— разверзнувшуюся чёрную пропасть небытия, и счастье от безграничной свободы. Бессвязные образы захлестнули его, сбивая шаткие опоры чей-то личности. Айзек закричал от страха перед открывшейся пустотой, но крик ему больше не принадлежал. Связи обрывались, едва установившись, едва понятое и непонятное ускользало одинаково быстро.

Айзек не сразу смог опознать себя в распластанном в скользкой луже из рвоты и горкой слюны теле. После головокружительной и душной темноты зажегся яркий свет — он открыл глаза, в нос ударила горько-кислая вонь. Он увидел свои колени — свернутое на боку тело на полу Нэоса — и Аарона, стоящего поодаль в лучах голограммы. Илот натянул на себя чужое знакомое лицо. Его взгляд засветился радостью, когда пересекся с усталым взглядом Айзека. Илот сделал несколько неподвижных шагов, опустился на колено и сжал пальцами обеих рук воздух, словно там было что-то осязаемое. Айзек не знал, продолжается ли действие кикеона — Нэос казался ему ничуть не более реальным, чем видения чёрного сада или Белшар-Уцура, в котором он, как ему показалось, прожил целую жизнь. Рот был скован вяжущей слюной, воздух вырывался из груди со взвизгивающим призвуком. Айзек согнул и разогнул ноги, нащупал рядом с собой вертикальную поверхность и, подтянувшись, навалился на нее спиной.

— Я рад, что ты здесь, брат! У нас получилось! Никто не умрёт, — заговорил Аарон.