Последние дни Гитлера. Тайна гибели вождя Третьего рейха. 1945

Последствия такой безответственности очевидны. Дело не только в том, что личные сумасбродства одного развращенного властью человека производят ничем не ограниченный политический эффект – например, гитлеровская формула «мировое господство или гибель» стала его реальной политикой, а его разрушительный дух, при попустительстве остального мира, смог бесконтрольно распоряжаться Германией. Но есть и последствия, не зависящие от личности. Диктатуру иногда защищают, считая ее эффективной, и, несмотря на то что она действительно – при определенных условиях – может быть эффективной, все же всякая реальная диктатура является по определению неограниченной и страдает внутренней, присущей ей неэффективностью. Безответственная власть, лишенная работающих сложных институций, не может осуществляться из центра даже богочеловеком; она неизбежно распадается на более мелкие, управляемые империи, попадающие в руки столь же безответственных подчиненных диктатора. Более того, богочеловек, так как он все же смертен, в конце концов умирает, и, когда это происходит, со всей остротой встает вопрос о преемственности. Первыми кандидатами на роль преемников неизбежно окажутся те, кто сумел на момент смерти диктатора ухватить самый жирный кусок власти. Даже те, кто не смеет и мечтать о роли преемника, должны быть способны выжить при преемнике. За фасадом мнимого единства все диктатуры являются в значительной степени системами центробежными: правление двора скрывает политическую анархию, в которой соперничающие между собой вассалы со своими частными армиями и кусками общественных ресурсов начинают торговаться, а иногда вступают и в открытую борьбу ради передела и сохранения власти. На самом деле ни короли, ни феодалы не являются хранителями политической мудрости, и поэтому самые амбициозные вассалы терпят порой нелепые поражения. Сатрапы Кромвеля – после короткой междоусобицы – сдались на милость более традиционного образа правления. Гитлеровские бонзы дошли до абсурда в своей борьбе за трон, который было уже невозможно наследовать. Свойства современной диктатуры – ее нарочитая самодостаточность, ее целенаправленная интеллектуальная изоляция – еще больше уменьшают вероятность ее политической мудрости. Эти свойства прямо ведут к политическому и интеллектуальному отупению, в атмосфере которого такие типажи, как Геринг, Геббельс и Гиммлер, с их наркотиками, духами, нигилизмом и мистицизмом, с их астрологами и льстецами, могли определять политику, а такие клоуны, как Риббентроп, Шелленберг и Шверин фон Крозиг, слыть экспертами во внешней политике. Глядя на них, мы вспоминаем придворных паразитов Римской империи, о которых писал Ювенал: какие глупые шутки выкидывает фортуна – вчерашние деревенские дурачки сегодня становятся владыками жизни и смерти, а завтра станут смотрителями общественных уборных.

Но отсутствие критики, присущее абсолютной власти, убивает не только политическую мудрость. Технический прогресс, при всей аполитичности его целей, тоже зависит от свободного обмена мнениями и других методов, отвергаемых вездесущим патернализмом диктатуры. Теперь, когда обнародованы все немецкие секреты, упадок немецкой науки при нацистах стал очевидным. Эта книга иллюстрирует лишь один пример такого рода: как могла развиваться медицина, если направление исследований, распределение средств, оценка результатов и признание заслуг зависели от таких шарлатанов, как Морель и Конти, а также от ополоумевших эсэсовских фанатиков? Упадок коснулся даже военной науки. Гитлер начинал войну с генералами, воспитанными в духе величайшей в мире военной традиции; закончил он войну с окружившей его горсткой послушных ничтожеств. Военным историкам будущего, видимо, найдется что сказать о Беке и Гальдере, Манштейне и Рундштедте, но едва ли они станут тратить время на оценку Кейтеля и Кребса, и даже Кессельринга и Шернера. Но что они скажут о самом Гитлере?