Последние дни Помпеи

– Ха, ха! Вот это мило! Прекрасный опекун, отеческий закон! Ха, ха, ха!

И сама, пораженная страшным эхом этого резкого, безумного смеха, она повалилась без чувств на землю… Не прошло минуты, как Арбак уже положил ее на носилки. Носильщики быстро тронулись в путь, и несчастная Иона скоро исчезла с глаз ее плачущих служанок.

X. Что сталось с Нидией в доме Арбака. – Египтянин чувствует сострадание к Главку. – Сострадание часто бесполезно для виновного

Читатель, вероятно, помнит, что, по приказанию Арбака, Нидия пошла за египтянином в его дом. Там он узнал из ее исповеди, полной отчаяния и угрызений совести, что не Юлия, а слепая собственными руками влила Главку роковое зелье. В другое время египтянин, может быть, заинтересовался бы с философской точки зрения изучением глубины и источников этой странной, всепоглощающей страсти, которую осмеливалась питать эта девушка, несмотря на свою слепоту и рабство, но в настоящую минуту он думал исключительно только о себе. Когда после своей исповеди бедная Нидия бросилась перед ним на колени и умоляла его вернуть Главку здоровье и спасти его жизнь, – ибо в своем невежестве она воображала, что чернокнижник всесилен и может сделать и то и другое, Арбак, не слушая ее слов, думал лишь о настоятельной необходимости удержать Нидию пленницей, пока не решится приговор над Главком и судьба его. Пока он считал ее просто сообщницей Юлии в добывании зелья, он чувствовал, что для полного успеха его мести было бы опасно держать слепую на свободе, и, быть может, позволить ей явиться свидетельницей, так как она могла бы сказать на суде, что именно омрачило рассудок Главка, и подать судьям повод к снисхождению. Теперь же, узнав, что она сама влила ему напиток, Арбак еще более мог опасаться, что она даст показание в пользу Главка и, воодушевленная любовью, пожелает во что бы то ни стало, ценою даже позора, искупить свой проступок и спасти своего возлюбленного! К тому же как недостойно было бы положения и репутации Арбака, если б узнали, что он замешан в таком деле, – что он поощрял страсть Юлии и участвовал в нечестивых заклинаниях колдуньи Везувия! Одно только могло заставить его рассчитывать на признание Юлии – это желание, чтобы Главк сознался в убийстве Апекидеса: это было бы выгодно для собственной, прочной безопасности Арбака и для его успешного ухаживания за Ионой.

Что касается Нидии, которая, благодаря своей слепоте, была как бы отстранена от действительной жизни, и которая, как раба и иностранка, естественно, не подозревала строгостей римских законов, то она больше думала о болезни и бреде своего афинянина, чем о преступлении, возводимом на него, как она смутно слышала, или об опасностях, угрожавших ему на суде. Несчастное существо! С ней никто не говорил, ею никто не интересовался, – что могла она знать о сенате и о приговоре, о суровости закона, о свирепости народа, об арене и львином логовище? С мыслью о Главке она привыкла соединять только понятие о чем-то возвышенном и счастливом. Она не могла себе представить, что его священной голове может грозить какая-нибудь другая опасность, кроме разве от безумия ее любви. Он казался ей предназначенным только для благ жизни. Лишь она одна прервала течение его благополучия. Она не знала, не подозревала, что светлый когда-то поток его жизни порывисто устремился к мраку и к смерти. И вот она искала помощи могущественного египтянина только для того, чтобы вернуть к сознанию рассудок, который она сама омрачила проклятым зельем, и чтобы спасти жизнь, которую она по своей вине подвергла опасности.

– Дочь моя, – сказал Арбак, очнувшись от задумчивости. – Ты должна остаться здесь. Неприлично тебе бродить по улицам и везде встречать грубые пинки рабов. Я жалею о твоем проступке, навеянном любовью, и сделаю все возможное, чтобы поправить его. Подожди здесь терпеливо несколько дней, и Главк выздоровеет.

С этими словами, не дожидаясь ответа слепой девушки, он поспешно вышел из комнаты, задвинув засов поперек двери и поручив надзор за пленницей рабу, приставленному заведовать этой частью дома.

Затем, оставшись один, в глубокой задумчивости, он стал ждать утренней зари, и, когда рассвело, вышел из дома с целью завладеть Ионой, как мы уже видели раньше.