Последние дни Помпей. Пелэм, или Приключения джентльмена

– Джентльмены, – кричал Дартмор, – бежим, sauve qui peut![562] – Увещевать более решительно ему не пришлось: те из нас, кто мог, помчались прочь со всей той прытью, какою их наделил господь. Не берусь утверждать, но мне думается – бегство возглавил я. Хорошо помню, что я понесся вверх по Стрэнду[563] и с разбегу чуть не опрокинул убогий, стоявший на отшибе навес, из-под которого валил пар и доносился пронзительный, неумолчный крик: «Чай горячий, чай горячий – пенни кружка». Я вижу, в туманной дымке воспоминания, старуху, валяющуюся в сточной канаве, и оловянный кувшин с каким-то таинственным снадобьем, с размаху брошенный в лавку зеленщика – te virides inter lauros[564], – сказал бы Винсент. Все быстрее и быстрее мчались мы, шум трещотки все громче отдавался у нас в ушах, топот погони доносился все явственнее.

– К дьяволу тех, кто отстал! – завопил Дартмор, поравнявшись со мной и тяжело переводя дух.

– Караульный избавил князя тьмы от этого труда, – ответил я, оглянувшись и увидя одного из наших спутников в когтях преследователей.

– Живей! Живей! – вот все, что Дартмор прокричал в ответ.

Наконец, счастливо избежав бесчисленных опасностей, после долгих блужданий по извилистым переулкам, темным дворам, узким проходам, которые наподобие каверзных оговорок законов, несмотря на все старания правосудия, охраняли нас и благоприятствовали нам, мы оказались на обширном пустыре, где нам, по-видимому, ничто уже не угрожало. Мы передохнули и, удостоверившись в своей личной безопасности, огляделись вокруг, дабы установить размеры понесенного нами урона. Увы, он оказался весьма тяжким – наш отряд уменьшился ровно наполовину: из шести только трое уцелели во время схватки и бегства.

– Половина, – изрек мой и Дартмора спутник, некто Трингл, воображавший, будто он причастен к наукам, и немало этим кичившийся, – половина сто́ит меньше целого, но как-никак больше, чем ничего.

– Это, бесспорно, аксиома, – сказал я, – истина, не требующая доказательств; но теперь, когда мы вне опасности и можем на досуге подумать о том, что произошло, не кажется ли вам, что мы довольно подло поступили с нашей лучшей половиной, так равнодушно оставив ее в руках филистимлян?

– Отнюдь нет, – возразил Дартмор. – Когда речь идет о компании, участники которой вовсе не притязают на звание трезвенников, трудно ожидать, чтобы люди, едва способные позаботиться о себе, заботились еще и о других. Нет, во всех передрягах такого рода мы следуем только принципу самосохранения.

– Разрешите мне, – сказал Трингл, схватив меня за лацкан, – дать вам строго научное объяснение этих явлений. Из гидростатики мы знаем, что закон взаимного притяжения частиц для твердых тел гораздо более действен, нежели для жидких, – иначе говоря, люди, превратившее свои твердые тела в бурдюки, наполненные вином, не могут держаться друг за друга так крепко, как если бы они были трезвы.

– Браво, Трингл! – воскликнул Дартмор. – А теперь, Пелэм, надеюсь, после такого блестящего eclaircissement[565] ваша щепетильная совесть успокоится навсегда.

– Вы меня убедили, – сказал я, – предоставим этих несчастных их судьбе и сэру Ричарду. Но что нам делать дальше?

– Прежде всего – сообразить, где мы, – ответил Дартмор. – Кому-нибудь из вас знакомо это место?

– Только не мне, – в один голос ответили Трингл и я. Мы расспросили какого-то старика, который, спотыкаясь, брел домой, видимо, как и мы, после обильных возлияний Вакху, и узнали, что находимся в Линкольнс Инн Филдс[566].

– Что же мы предпримем? – спросил я. – Потихоньку разойдемся по домам или будем шляться по улицам, зайдем в «Сидровый погребок» и в ночной кабак и расцелуем первую девчонку, которую встретим поутру, когда она пойдет на Ковент-гарденский рынок промышлять там своими прелестями и своей репой?

– Разумеется, так и сделаем! – в один голос заявили Дартмор и Трингл.

– А если так – идем! – продолжал я. – Побродим по Холборну[567], по пути завернем в Сент-Джайлс[568], а затем разыщем путь в какой-либо более знакомый уголок земного шара.

– Аминь! – произнес Дартмор, и мы в полном согласии снова пустились в путь. Мы углубились в узенький переулок, хорошо знакомый, думается, мне, всем, кто занимается сочинительством, и попали в Холборн. Над нами во всей своей спокойной красе сияла луна; она озаряла наемные кареты, в дремотном покое дожидавшиеся седоков, и «тихой грустью серебрила» испитые лица и темные одежды двух блюстителей ночного порядка, весьма недоверчиво, как нам казалось, созерцавших нас.