Последние дни Российской империи. Том 1

   — К тому, что вы сказали, отец Алексей, нужно кое- что прибавить, — начал Лешнев возбуждённо. — Из прикрытого непризнания еврейством христианских моральных постулатов следует ясно, что лояльное сожительство между ними и другими людьми невозможно. Как можно достичь какого-нибудь равновесия отношений между Симановичем и его бандой богачей, окружающих теперь Распутина и старающихся с его помощью свергнуть русское самодержавие? Остановятся ли они на свержении этого самодержавия, если это им удастся, или станут после этого свергать и всех нас, нашу душу, наши надежды и наши верования, которые им чужды и даже враждебны? Я совершенно убеждён, что это было именно так. Я совершенно убеждён также и в том, что мировое еврейство, сохранившее в течение тысяч лет пребывания в диаспоре своё национальное лицо, свои расовые особенности, свою почти фанатическую приверженность к талмудической вере и своё чудо-единство в смысле отношений между собой и в смысле координирования действий для достижения своих целей и чаяний, вообще не думает о каком-нибудь сговоре с другими народами.

   — Для меня совершенно ясно, — живо продолжал Николай Николаевич, — что именно эта диаспора представляет для еврейства ту «обетованную землю», которую обещал им Иегова. Эту «обетованную землю» нужно завоевать, как когда-то по дороге из Египта их предки завоевали Палестину. Идею сионистов о новой родине — Израиле — в пустынной Палестине я считаю втиранием очков, камуфлировкой совершенно других целей, огромных целей и чаяний завоевания не песчаной Палестины, заселённой арабскими пастухами, с которых, как с голого, как со святого, взять нечего. Наивно думать, что...

   — Простите, Николай Николаевич, но то, что вы говорите, слишком фантастично, чтобы с ним можно было согласиться, — перебил Лешнева священник. — Чтобы каких-нибудь пятнадцать миллионов евреев могли бы навязать свою волю другим миллиардам людей на земле, в такую возможность трудно поверить, — с сомнением добавил отец Алексей, качая головой. Лешнев, ожидавший с нетерпением конца этого замечания священника, заговорил возбуждённо и торопливо.

   — Пятнадцать миллионов евреев и миллиарды других стоят на невидимом еврейском фронте совершенно не в том отношении, как это кажется. На этом фронте евреи стоять не будут, но уже стоят миллионы наших людей против других миллионов соседних людей. Они уже калечат одни других. Их уже свели мировые спекулянты, как петухов, а сами ухмыляются, суют им оружие в руки и наполняют свои банки выручкой за военные поставки у нас, в Америке, в Германии и в других воюющих и не воюющих странах. Бой нерассудительных петухов для них — огромный доход, от которого уже трещат треворы их банков, а обеднение и обнищание для нас — безрассудных петухов. Кроме того, эта война, навязанная нам тёмными силами, калечит не только наши руки и ноги, но и наш дух, который не стремится вверх, а неизменно катится вниз и становится лёгкой добычей их же новых идей: социализма, коммунизма, анархизма и каких-то там «измов» ещё. В эти красные тенёта попадут новые миллионы людей и станут снова бороться на невидимом фронте против своих же и против самих себя. Их всех в конечном итоге ограбят, пролетаризуют материально и морально тёмные силы, а сами воссядут наверху, будут править в новой «обетованной земле», бывшей для них раньше диаспорой, — запальчиво закончил свою тираду Лешнев.

   — В такой успех мировых заговорщиков я тоже не верю, Николай Николаевич, — сказал усмехаясь Карсавин. — В нашем мире среди всех народов таятся огромные моральные силы, которые не допустят до этого поражения. Я думаю также, что не все пятнадцать миллионов евреев думают одинаково. Между ними тоже есть достаточно людей, которых нельзя обвинить в фанатизме и в стремлении порабощать кого бы то ни было. Тут и там появляются среди них люди, которые откровенно осуждают ортодоксальный фанатизм сородичей, их нелояльность в области стяжения земных благ и нежелание их включиться в общественную жизнь других народов на равных моральных началах. Решения еврейского вопроса надо домогаться именно на основании этих мыслей. Расовый фанатизм, воображаемая избранность евреев, нетерпимость к установленному порядку тех народов, среди которых они живут, и специфическая нелояльность многих из них к окружающим людям в повседневных взаимоотношениях и являются как раз теми преградами, которые делают еврейский вопрос неразрешимым. Те из них, которые поняли это, не станут больше поддерживать мировой заговор своих сородичей.

   — Даже несколько миллионов таких рассудительных евреев, Павел Константинович, не смогут повлиять на целеустремления мирового еврейства. А если придёт время, когда ясно обозначится перевес еврейства в его притязаниях на главенство в мире, то эти миллионы с готовностью присоединятся к ним. Сегодня эти миллионы держат себя так «страха ради ариевска», а завтра пойдут к своим «страха ради иудейска», — ответил Лешнев в том же непримиримом тоне.