Словно в ответ на движения Анжелики, которая продолжала с силой трясти свою склянку с несколькими монетками, зернистое черно-белое изображение обрело резкость, в стене за старухой появилось открытое окно, за которым виднелась эвкалиптовая аллея, и стали слышны звуки – шелест и потрескивание, с которыми женщина проводила гребнем по волосам, ритмичное постукивание каркаса маркизы об оконную раму и звон колокола где-то снаружи.
– Стук и звон нужны, для того чтобы сбить с толку призраков, – констатировала Пламтри.
Анжелика трясла банку сильнее, как будто старалась согнать изображение с экрана, и ее, похоже, раздражало, что монетки не исполняют ее желания, а позвякивают в ритмическом контрапункте колоколам.
– Ну, да, это Сан-Франциско, – сказал Пит. – И фоновый звук здесь – звонок трамвая.
– Этому фильму семьдесят лет, – ответила запыхавшаяся Анжелика. – Трамваи были, наверно, повсюду.
– Это уже не старинный фильм, – возразил Пит. – Здесь есть звук.
– Пит, – громко сказал Кути, с силой поставив опустевший кубок перед телевизором, – достань-ка эдисоновский телефон и собери его. У нас, со всеми этими разговорами о возрождении к жизни, пошла совершенно новая игра, и не исключено, что даже эта дурацкая скорлупа Скотта Крейна может сказать что-нибудь заслуживающее внимания. И, насколько я понимаю, у Дженис Пламтри как его личной убийцы достаточно крепкая с ним связь, чтобы можно было его дозваться.
– И у его
– Конечно, – поспешно отозвался Кути. – Прошу прощения, Диана. Я рассуждал, имея в виду вновь прибывших, –
Анжелика наклонилась и поставила склянку с монетками чеканки 1943 года на ковер.
– Я имею дело не с той старушкой из «Книги перемен», – сказала она, вытирая ладони о джинсы, и откинулась на спинку дивана. – И знаешь, Пит, тут дело не только в твоей
Кокрен увидел, что Мавранос взглянул на Паука Джо. Несомненно, он думал, не могла ли присоединиться к местному спектаклю умершая жена этого ненормального старого слепца. А Кокрен пытался сообразить, могла ли эта самая Козявка быть чернокожей.
– Ну, Кути, раз ты так считаешь… – сказал Пит. – Скэт, Оли! Пойдемте-ка, ребята, поможете мне принести ящики из гаража.
Дети Дианы вслед за Питом вышли через черный ход, а Анжелика с возмущением уставилась на Пламтри, сидевшую перед столом рядом со своим пьяным «цветочком из Коннектикута».
«ДРЛ, – презрительно говорила себе Анжелика. – Я и представить себе не могла, что такой диагноз сейчас может быть в моде. Я-то думала, что теперь все заняты вскрытием подавленных воспоминаний о сексуальном насилии в детском возрасте».
– Кути, – сказала она, – кинь-ка мне мои карты
Ее приемный сын крутнулся, сидя на столе, порылся в куче коммунальных счетов и корешков чеков и бросил через головы Кокрена и Пламтри маленькую колоду карт, скрепленную резинкой.
Анжелика поймала колоду на лету и распустила их.
– Мисс Пламтри, – сказала она (имя девушки она уже забыла), – садитесь сюда ко мне, поболтаем.
Пламтри смерила ее взглядом.
– С чего это вы взяли, леди, что я буду отвечать на ваши вопросы?
Анжелика улыбнулась ей, ловко тасуя дешевые бумажные карты.
– Я знаю, как…
– Чу-ушь! – прошипела Пламтри, но все же тяжело поднялась с пола и заковыляла к дивану, который громко стукнул об пол углом с неровной ножкой, когда она плюхнулась на него рядом с Анжеликой. Кокрен, ее спутник, тоже встал и осторожно оперся о край стола.
Анжелика немного отодвинулась и рассыпала наугад карты между собой и Пламтри; бледные черно-белые прямоугольные узоры рубашки слились в одно пестрое пятно. В Мексике эти карты использовали для азартной игры наподобие бинго, но Анжелика давным-давно выяснила, что прозаические картинки на лицевой стороне этих карт хорошо помогают пробудить у пациентов свободные ассоциации.
– Выберите три карты, – сказала она.