Последние дни. Том 1

Однако белые фигуры, хоть и приблизились, всего лишь двигались с какой-то собственной целью вслед за Арментроутом и Лонг-Джоном Бичем и смотрели на них глазами, которые на покрытых белой растрескавшейся коркой лицах казались желтыми и налитыми кровью. Глина, размазанная поверх гидрокостюмов, превращала их в нагие бесполые создания, родившиеся из влажного приморского обрыва.

Арментроут решился выпустить рычаг, управлявший головами манекенов, и схватиться за рукоять лежавшего в кармане пиджака «Дерринджера» 45-го калибра. Не обращая внимания на то, что пенопластовые головы стали болтаться из стороны в сторону в такт его неровным шагам, он устремился к закрепленной сваями деревянной муниципальной лестнице, ведущей наверх к автостоянке, к машине – и прочь от этого малолюдного берега.

Но Лонг-Джон Бич остановился и указал на приближавшихся людей в глине.

– Подданные все должны, – закричал он, и его голос на этом бескрайнем просторе звучал глухо и не порождал даже намека на эхо, – расплаты ждать за зло, что совершили; а срам царя с ним не уснет в могиле.

В первое мгновение Арментроут подумал, что стоило бы, пожалуй, оставить старого безумца здесь, отвлекать плясунов, а он тем временем успел бы добежать до машины, но ему, увы, предстояло отыскать Кута Хуми Парганаса, а для этого ему потребуются все имеющиеся клочки и обрывки маскировки.

Поэтому Арментроут тоже остановился, повернулся навстречу приближавшимся ожившим статуям, с демонстративной медлительностью вытащил из кармана свой револьвер размером с кулак и поднял руку, чтобы плясуны наверняка увидели его. Он изо всех сил стиснул закругленную рукоять, вспомнив, что маленький «Дерринджер» всегда норовит повернуться у него в кулаке, когда он взводит тугую пружину курка, и оттянул рычажок, вставший на место с сухим резким щелчком.

– Какое именно дело, – сказал Арментроут, – у вас имеется к нам?

Одна из фигур – судя по плоской груди, молодой человек – выступила вперед.

– Вы что-то взяли, – прозвучал высокий голос, – оттуда, сверху.

– Я взял? Что же я взял?

Голубые глаза заморгали.

– Это вы должны сказать.

– Сначала ответьте на мой вопрос. Я спросил, какое именно у вас здесь дело.

Каменные фигуры тревожно переминались на мокром песке с черными прожилками, и Арментроуту даже пришлось сдержать улыбку, потому что оказалось, что это всего лишь местная молодежь, пристрастия которой к музыке, танцам и прогулкам по пляжу в этом сезоне, когда все проявляется с рельефной отчетливостью, случайно совпали с исконной, мифической ролью давних предшественников, – но они все же оставались просто подростками своего округа, Сан-Диего 1990-х годов, и когда их вынудили объяснить свое присутствие здесь, подсознательный призыв архаичного предназначения утонул в глубине требований рассудка.

– Закон не запрещает танцев, – почти оправдываясь, сказал собеседник Арментроута.

– А вот скрытое ношение оружия закон запрещает, – пробасил другой.

Разговор на современную тематику развеял мистическое заклятье – теперь это были совершенно обычные современные юнцы, с головы до ног перемазанные глиной.

– Проваливайте! – бросил Арментроут.

Белые фигуры с наигранной беззаботностью поскакали прочь. Арментроут убрал пистолет и повернулся к лестнице. Голубая табличка на перилах гласила:

ВНИМАНИЕ

не приближайтесь к подножью обрыва

ЧАСТЫЕ ОБВАЛЫ

«Но не сегодня», – удовлетворенно подумал Арментроут и пнул ногой Лонг-Джона Бича, чтобы тот первым поднимался по лестнице.

На стоянке между полускрытыми за деревьями современными многоквартирными домами Арментроут сгрузил с плеч сдвоенный манекен и свалил его на заднее сиденье своего «БМВ» цвета морской волны.

Потом открыл пассажирскую дверь, втолкнул на сиденье Лонг-Джона Бича и, тяжело отдуваясь, велел ему пристегнуться.

– От века люди честью дорожили, – вдруг взвыл однорукий; его странный и зловеще ровный голос теперь пробудил эхо между белых оштукатуренных стен, – ведь без нее мы стали б горстью пыли.

– Я сказал: пристегнись! – прошипел Арментроут, не разжимая зубов, и, перебежав к водительской двери, уселся на место. – Что касается чести, – с явным смущением добавил он, поворачивая ключ зажигания, – в этом городе нам больше нечего надеяться сохранить честь.

Проезжая по Нептун-авеню (на сей раз, к югу), Арментроут увидел фанерную табличку, прикрепленную к сосне рядом с воротами каменной стены по правую руку. Когда-то к ней были приделаны черные пластиковые буквы, но из-за погоды или каких-то других причин большая их часть отвалилась, а то, что осталось, походило на латинскую фразу:

ET IN

ARC

ADIA

EGO

Et in Arcadia ego.

«И я в Аркадии», – думал он, тщательно переводя образовавшиеся слова, или «Я тоже в Аркадии», или «Даже в Аркадии аз есмь».