– Поздравляю, – сказал Мавранос, остановившись перед крыльцом. – У тебя теперь четверо постояльцев. – Он перевел взгляд за спину хозяина и натянуто улыбнулся, и Кокрен понял, что Пламтри вышла к двери вслед за ним. – Такое впечатление, что фокус все-таки можно исполнить каким-то образом – на новых условиях, о которых пока мы не имеем понятия. – Он улыбнулся шире, блеснув белыми зубами. – Надеюсь, ты, девочка, не передумала участвовать в этой истории.
– Ох, заткнулся бы ты, Арки, – огрызнулась Коди и протиснулась мимо Кокрена на крыльцо. – Кути заболел?
– Кто-то в него выстрелил, – ответил Мавранос. – Очень может быть, что ваш псих-доктор. Но похоже, все обойдется.
Коди прошипела сквозь зубы что-то сочувственное и сбежала по ступенькам помочь Питу и Анжелике.
В гостиной Анжелика зашивала рану Кути зубной нитью из новой упаковки, Пит стоял на коленях рядом и подавал то ножницы, то вату, а Мавранос ходил взад-вперед у переднего окна с револьвером в руке, наблюдая за дорогой. Кокрен и Пламтри удалились на кухню и готовили в большой кастрюле рагу из консервированных моллюсков, крабового мяса и мелко нарезанного зеленого лука. Все это залили дешевым фьюм блан и приправили карри. Вскоре распространившийся по дому аромат убедил их всех, что поздний завтрак в «Дарах моря» оказался чуть ли не иллюзорным, и через полчаса даже Мавранос, сидя в столовой Кокрена, подбирал черствым хлебом последние капли подливы из тарелки. По молчаливому согласию пили минеральную воду «Пеллегрино».
Кокрену пришлось напомнить себе, что эти люди постоянно грубили ему (и беззастенчиво тратили деньги с его кредитной карты) и втянули его в настоящую перестрелку, в которой, вероятно, были и погибшие, – потому что заметил, что ему вдруг стало теплее оттого, что Салливаны, Кути и Мавранос снова вторглись в его жизнь со своей суетой и страданиями, да еще и после унижений, которые он претерпел с Пламтри и призраком Нины. Несмотря на всю свою взбалмошность, они всегда приносили с собой ясное, напряженное чувство цели.
– И долго вы намерены здесь оставаться? – спросил Кокрен самым равнодушным и твердым тоном, на какой был способен. – До утра?
Мавранос ответил столь же равнодушным взглядом, Пит и Анжелика Салливаны тревожно переглянулись. Ответил на вопрос Кути.
– До конца месяца, – удрученно выговорил он. – До вьетнамского праздника Тет или, может быть, до мусульманского Рамадана. В общем, до первого февраля. Наш маятник…
– Две недели? – возмутился Кокрен. – У меня работа. У меня соседи! У меня, в конце концов, мебель, которую хотелось бы сохранить.
– Ну,
– Я видела скелет Скотта Крейна, – встряла Пламтри. – Как вы предполагаете провернуть дело на этот раз? Он присвоит себе меня? – Она вскинула брови. – Он присвоит себе
– Думаю, ни то, ни другое, – сказал Кути. Кокрен обратил внимание, что подросток, похоже, совсем не рад избавлению от опасной участи; он выглядел удрученным и больным. – Не знаю. Нужно спросить Мамашу Плезант. Ту старую чернокожую леди из телевизора.
– Пока что от нее не было никакого проку, – фыркнула Анжелика.
– Может быть, Крейн просто… материализует себе тело? – предположила Пламтри.
– Нет, – ответил Пит. – Где он возьмет
– Эдисон сконстролил себе нечто вроде тела, – негромко сказал Кути, – или, по крайней мере, маску, когда захомутал меня в девяносто втором году; он воспользовался плотью собаки, с которой я подружился. Потом мне это снилось много раз. В одну секунду Фред, эта собака, внезапно превратился в окровавленный скелет, а у Эдисона появились собственные голова и руки, и даже черное пальто с меховым воротником. – Он отхлебнул минеральной воды. – Но плоть во время пересадки погибла. Уверен, что она стала разлагаться сразу после того, как мы ее сбросили.
«Иисусе!» – подумал Кокрен.
Анжелика кивнула.
– Значит, ему потребуется не просто протоплазма, но
– Вроде бы считается, что людям ближе свиньи, – сказала Пламтри. – Может, лучше купить пару свинок покрупнее?
Мавранос был бледен, и выражение лица у него было такое, словно ему хочется сплюнуть.
– Кути сегодня
– Это не те же самые латинские фразы, которые я сжег со спичечным коробком, – спросил Кокрен, – тогда, в мотеле? Еще одна латинская фраза попалась нам с Коди на пепельнице еще в Лос-Анджелесе. Только не помню, что там было написано.