Последние дни Венедикта Ерофеева

Веничка рассказал, что в начале 70-х он был приглашен поступать на факультет журналистики. Декан факультета, прочтя «Москва – Петушки», стал его большим поклонником… В этот же вечер от него узнала, что Галя в 84-м году, пребывая в болезненном состоянии, подала заявление на развод. В загсе очень нервничала, торопила: «Почему так приходится долго ждать?» Вскоре после этого попала в больницу и там свою мать и тетку умоляла уговорить Веню взять заявление обратно. Веня поделился со мной, что все его знакомые, включая Галю, удивлены продолжительностью наших отношений. Все они были уверены, что все это продлится не больше месяца. Сказал, что сам он чуть ли не с 19 лет перестал верить всяким признаниям.

____________

7 марта

Появление на Флотской в темных очках и при бабочке Льна. Он очень взволнован предложением о «Вечере двух Ерофеевых». Говорит, что для Вени соглашаться на это несолидно. Сам наверняка переживает, что остался в стороне.

Галя бушует – нет денег. Лён предлагает несколько вариантов их добывания: 1. Завести сберкнижку, на которую будут приходить деньги от покровителей. 2. Попробовать опубликовать «Петушки» в «Новом мире». 3. Устроить персональный вечер с достойной публикой, что он берет на себя. 4. Предлагает Вене покупать бутылку водки за одну страницу текста и т. д. Со мною Лён очень мил. Веничка, конечно, заметив эту перемену в отношениях, сказал Галине: «А ты помнишь, что болтал Лён о девчонке по телефону?» На что Галя ответила: «Да, конечно. Но он сейчас видит, что она закрепилась».

В этот вечер я услышала от Вени много добрых слов – что он очень сильно меня любит, что без меня ему невыносимо, что от меня он никогда не устает и т. д., и т. д. Сказала, что на Флотскую мне приезжать очень тяжело. «Попробуй не приедь», – ответил он.

У Гали, напротив, – беспричинная, неожиданная ко мне агрессия. Был с ней разговор. Я сказала, что в любой момент, как она пожелает, покину их дом. «Уже поздно», – ответила она.

____________

8 марта

Веничке очень и очень плохо. Галя уехала к своей матери Клавдии Андреевне поздравить ее с этим «паскудным», по выражению Ерофеева, международным женским днем. Неожиданно вваливается сосед художник Сергей и умоляет нас хоть на 10 минут спуститься к ним с женой и немного отметить праздник. Делает мне какие-то глупые комплименты. Отшучиваюсь. Веничке не нравится моя реакция на Сережины излияния: «Если бы я к тебе был безразличен…»

А вообще – я в опале. Борис Сорокин, например, по донесению Ерофеева, раскритиковал мои подаренные Веничке акварели. Спросил его: «Тебе что, русских мало?» С отвращением смотрит на подаренный мной Веничке католический крест.

Ерофеев и Галю процитировал: «Почему-то твоей Наташке кажется, что все гении должны жить на помойке и не иметь ни куска хлеба». Ничего не понимаю. С чего она это взяла? Что за бред!

«Наверное, – говорю Ерофееву, – не случайно приснился мне ночью кошмар, как некоторые твои приближенные хоронят меня, да еще живую! Я проснулась утром от своего крика и тут же написала стихотворение». – «А ну прочти», – попросил Ерофеев. Взяла и прочла:

Мне снился ночью странный сон.
На кухне, под кастрюльный звон
Стоял на стульях гроб открытый.
В нем кем-то в спешке недопитый
Алел стакан. Все суетились.
«Что в этом доме приключилось? —
Спросила я. – Кого хоронят?»
«Тебя», – услышала в ответ.
«Но почему? Еще жива я,
И мне совсем немного лет!»
«Тебя», – повторен был ответ.
Охапками несли цветы.
Они тотчас же осыпались,
Как будто за меня боялись,
И улыбались странно рты…
И в лицах не было пощады.
И были лица рады, рады…
И руки жадные тянулись
Ко мне.
Но вдруг переглянулись
Между собою палачи:
«Ну ладно. Только помолчи.
Прими снотворное заранье.
Во сне ведь легче умереть.
Не надо так на нас смотреть…
Допей вино вон в том стакане.
Ведь знаешь: эта жизнь в обмане.
Зачем тебе ее терпеть?»
«И правда», – мысль меня коснулась.
Зачем же мне ее терпеть?
Любить, страдать, прощать, гореть?
Я благодарно улыбнулась
И в гроб спокойною вошла.
Глаза закрыла, отвернулась…
К утру в испарине проснулась —
О ужас! Я не умерла.