Последние обряды (ЛП)

  Ранний вечер. Ханна Кэмпбелл стояла в своем маленьком палисаднике, глядя на просторную площадку для отдыха напротив, трава на которой уже не была особенно яркой зелени полудня или даже полудня, а теперь успокаивалась в более мягком оттенке, который напомнил Ханне о конкретном платье. ее мать носила, приглушенное и теплое. Тени от перил и близко стоящих рядом деревьев были мягкими и медленно удлинялись, а издалека детские крики, карабкающиеся по качелям, были слабыми, даже музыкальными. Время от времени сцены из собственного детства Ханны прокручивались в ее мозгу весь день, и она знала, что причина кроется в письме с французским почтовым штемпелем от ее отца: Моя дражайшая Ханна, надеюсь, ты поймешь…

  Она еще немного постояла у поздневикторианского дома с террасами, у синей двери которого висели корзины. Она купила дом несколько лет назад по цене, которую не могла себе позволить; но его расположение, без движения, так близко к открытому пространству, но недалеко от центра города, делало его достойным своей цены и даже больше. Теперь она чувствовала себя там обустроенной, как нигде с тех пор, как покинула родительский дом, чтобы поступить в университет, когда ей еще не исполнилось девятнадцати. В свой следующий день рождения ей будет тридцать семь, около сорока.

  Озабоченная, она была поражена, увидев, как Резник с руками в карманах сворачивает на дорожку, ведущую к фасаду дома. Прошло две недели с тех пор, как он заходил без предупреждения, или три?

  Они сидели в L-образной кухне-столовой в задней части дома, Резник сидел за начищенным сосновым столом, спиной к старой плите, которой Ханна никогда не пользовалась, но хранила ее для вида. Ханна двигалась между столом и узкой полоской кухни, мыла зелень для салата, смешивала лимонное масло и уксус для заправки, нарезала сыр кубиками, насыпала хумус в глиняную посуду, разогревала чиабатту в духовке.

  — Ты собираешься пить пиво, Чарли, или хочешь немного этого вина?

  Резник поднял свой стакан. «Пиво в порядке».

  Салатница в руке, Ханна остановилась перед столом и улыбнулась. — Есть кое-какая работа, которую я должен сделать позже, надеюсь, вы не возражаете.

  — Нет, почему я должен возражать?

  — Я просто не хотела, чтобы ты думал… — Она пожала плечами. "Знаешь."

  — Что я собирался остаться на ночь?

  — Да, я полагаю…

  Он последовал за ней из-за стола, и когда она повернулась, стол оказался почти в его объятиях.

  — Я пришел не за этим, ты же знаешь.

  «Немного секса».

  "Да."

  «Вернитесь к старой рутине».

  «Это то, что было? Рутина?"

  Она посмотрела ему в лицо. «Иногда да, я так думаю. Не так ли?»

  «Может быть, так и бывает».

  — Так скоро?

  Резник пожал плечами. Его рубашка была смята, а галстук был стянут и брошен на ту же спинку стула, что и пиджак. Его волосы были в каком-то беспорядке.

  Ханна коснулась его запястья и почувствовала, как под манжетой его рукава бегут вены. — Почему ты пришел в себя? спросила она.

  — Я хотел тебя увидеть, — сказал он, но пауза перед тем, как заговорить, была слишком длинной.

  "Правда." Улыбаясь ему все так же.

  "Я не знаю. Должна ли быть причина? Я не знаю."

  — О, Чарли…

  "Что?"

  Поднявшись, она поцеловала его в уголок рта. — У тебя был плохой день.

  «Это было нехорошо».

  «У тебя был плохой день, и ты не хотел сидеть с остальной командой в пабе, и тебе не хотелось идти домой, в этот сарай пустого дома, где не было ничего, кроме кошек, поэтому ты пришел сюда вместо этого. . Вы хотели компании, комфорта; кто-то, может быть, подержит тебя за руку. Она держала его за руку. — Чарли, все в порядке. Я понимаю. Я просто не хочу ложиться с тобой в постель, не сегодня. Я не хочу заниматься любовью. Все в порядке?

  "Да. Да, конечно."

  После того, как они поели, Резник прошел в переднюю часть дома и включил свет у полки, где Ханна держала свою небольшую стопку компакт-дисков. Он играл с идеей о том, что Билли поет «Поцелуи в этом году» — те, которые больше не означают одно и то же; или понимающая ирония, с которой она откинулась на бит и спела «Получив немного удовольствия от жизни»; Тенор-саксофон Лестера Янга добавляет свой сухой комментарий к «Foolin 'Myself».

  Это то, что он делал? В чем были виновны и он, и Ханна? Простая истина, — Резник поймал себя на улыбке, — простая истина редко существовала вне сказок и тридцати двух тактов популярных песен. И даже тогда… его мысли вернулись к Гензелю и Гретель, Красной Шапочке. Там нет ничего простого.

  Он вернул Billie Holiday на место и вытащил Cowboy Junkies. Не совсем веселые вещи, но каким-то образом, он знал, Ханна, казалось, находила утешение в почти одиноком, плавающем пессимизме их песен: «Убийство, сегодня вечером, в трейлерном парке»; «Эта улица, тот человек, эта жизнь».