Последние обряды (ЛП)

  Осторожно, избегая скрипящих досок, она спустилась вниз. Вероятно, Дерек намеренно не заменил пустую бутылку из-под джина. Она вспомнила бутылку водки, русской, в морозилке. Стоя у французских окон, с холодным стеклом между пальцами, она смотрела в почти темноту. Она все еще была там, когда услышала шаги Дерека на лестнице и увидела, как его отражение медленно приближается. Его рука, теплая на ее руке.

  — Не можешь уснуть?

  Она покачала головой.

  Несколько мгновений он молчал, и Лоррейн чувствовала его дыхание на своей шее, его рука слегка двигалась выше и ниже ее локтя, кончики его пальцев упирались в ее ладонь.

  «Сколько бы вы ни стояли здесь, ожидая, наблюдая, он не придет».

  Наклонившись вперед, Лоррейн закрыла глаза.

  "Не сейчас. Вы знаете это, не так ли? Лоррейн, дорогая, не так ли?

  "Да." Ее голос был таким слабым, что даже близко он не был уверен, что она вообще говорила.

  — Лоррейн?

  "Да. Да, я сказал, да».

  Дерек погладил ее по волосам. — Рано или поздно тебе придется с этим столкнуться, любовь моя. Какой он человек. Он пришел на похороны твоей матери не из уважения к ней. Привязанность. Он даже не пришел, чтобы увидеть вас. Он пришел, потому что это был его шанс; его шанс сбежать, и это то, что он сделал».

  По лицу Лоррейн текли слезы, и ее начало трясти. Прежде чем она уронила его, Дерек взял пустой стакан из ее руки.

  — Я твой муж, Лоррейн. Те дети наверху, они твои и мои. Это наша семья. Наш. И я люблю тебя, помни это. Я люблю тебя, несмотря ни на что».

  Двадцать один

  — Ты собираешься оставаться там все утро или как?

  От звука голоса матери Эван проснулся, сонно вырвавшись из сна, в котором каким-то образом вернулся домой в свою старую комнату, пока не понял, что это был не сон.

  «Уже почти десять часов. Внизу в чайнике есть чай. Я просто по магазинам». Пауза, затем: «Убедись, что ты уберешься оттуда к тому времени, как я вернусь».

  Эван лежал, прислушиваясь к удаляющимся шагам своей матери по узкому проходу и вниз по лестнице, точно так же, как он делал это много лет, все годы, что он был в школе. Когда входная дверь захлопнулась, он откинул простыню, под которой спал, и свесил ноги на пол. Прошлой ночью, прежде чем лечь в постель, он открыл окно, но недостаточно; его волосы прилипли к голове от пота. Подушка была не просто влажной, а мокрой.

  Когда он вернулся домой, не так много недель назад, он ничего не сказал никому из людей, с которыми работал, из страха перед тем, что они могут сказать. Но помещение, которое арендовал Эван, — второй этаж возле Хакни-Маршес — стало обузой. Парень, с которым он жил вместе, еще один офицер из тюрьмы, оказался врожденно неспособным иметь дело с деньгами. Пришли счета, и либо они остались неоплаченными, либо Эван растянул то немногое, что у него было, и оплатил все со своего собственного счета. Отключение телефона было не так уж плохо, он мог бы жить с этим, но затем домовладелец начал просовывать все эти записки через дверь, угрожая отнести их как в суд мелких тяжб за неуплату арендной платы, так и в Ключевой момент наступил, когда однажды утром Эван, спотыкаясь, спустился в общий холл и обнаружил, что сотрудник газового управления ищет электропроводку, чтобы перекрыть им подачу.

  «Ты же знаешь, что всегда можешь вернуться сюда ненадолго, — сказала его мать, — в твоей старой комнате только и остается, что пылиться. Пока не разберешься, ум. Ты часами захламляешь это место, путаешься у меня под ногами, это последнее, чего я хочу.

  Итак, Эван согласился на пару недель, пока он присматривался к чему-нибудь другому. Он не стал бы ожидать, что его мама сделает это просто так, конечно, он ее правильно понял; несколько дополнительных фунтов в ее сумочке, скорее всего, не помешают, и, кроме того, она, скорее всего, будет рада, если кто-то еще будет жить здесь один, после смерти его отца. «Там» — двухэтажный дом с террасами и приподнятым цокольным этажом в восточном Лондоне, Клэптон; Родственники Эвана переехали сюда не так уж и далеко, тридцать лет назад, и теперь их белые лица были единственными на улице.

  Эван прошлепал вниз в трусах-боксерах и прошел на кухню, где кот, рыже-черный кот с скверным характером и одним плохо прожеванным ухом, деловито ковырялся в своем лотке, разбрызгивая серым кошачьим попытки скрыть то, что он только что оставил позади. Иисус! Эван задумался. Почему там с огородом, хоть одним открытым окном, не говоря уже о кошачьей люльке, все равно надо в доме гадить? Открыв заднюю дверь, он спугнул животное по металлическим ступеням, ведущим к узкой полоске травы, к клумбам, которые его мама явно отпустила, к приземистому фруктовому дереву, которое не давало плодов.

  Он налил себе кружку чая, уже достаточно крепкого, чтобы в нем могла стоять ложка, насыпал несколько кукурузных хлопьев в миску с сахаром и молоком и сел за мамин экспресс. Пролистнув дважды, он ничего не увидел о побеге Майкла Престона. Вчерашние новости, и даже тогда, там, внизу, в дыму, имели рейтинг не более пары абзацев: « Убийца сбегает после похорон матери», осужденный убийца все еще на свободе.