Последние поэты империи: Очерки литературных судеб

И уже долготерпеливая поэтесса русской традиции готова повторить слова своего рано погибшего друга и сверстника Николая Рубцова: «Не купить мне избу над оврагом / И цветы не выращивать мне…» Всегда есть утешение в русской культуре, которая готова отдать народу то самое сокровенное, что сама столетиями брала у него. Русская культура стала последним прибежищем народного русского духа, угасающего в деревнях и предместьях. Давно уже в духовные наставники себе Ольга Фокина выбрала не Пушкина и Лермонтова — высоко больно, не дотянуться, не стать вровень, на них она лишь молилась, — а Александра Блока, Анну Ахматову и Николая Некрасова. Они казались своими в народном ладу.

Ничего из себя мы не строим,
В нашем теле обычная кровь.
Мы пришли из некрасовских «Троек»,
Из некошеных блоковских рвов.
Мы из тех, кто и предан, и продан,
И схоронен был тысячи раз!
Но и все-таки мати-природа
Отстояла и выбрала нас…

… … … … … … … … … … … … … …

Нам во все терпеливые годы,

Хоть какой из веков оживи,
Снилась Синяя Птица Свободы,
Золотая Жар-Птица Любви.

(«Ничего из себя мы не строим…», 1975)

Много ли потеряла поэтесса Ольга Фокина, оставаясь посланницей народного слова в мир русской поэзии конца XX века? Сузился ли ее поэтический мир, погруженный в еще живое фольклорное богатство?

Как-то в беседе со мной Татьяна Глушкова заметила: «„Малая родина“ характерна для крестьянского элемента, ограничивающего свой взор, дух родной околицей, а подчас и эдаким горделивым хуторянством… Те, кого прежде назвали бы „крестьянскими поэтами“, неслучайно получили почти такое же имя — „деревенские“, „деревенщики“ …Чутко „подновленное“ имя не указывает ли заведомо на замкнутость и тематики, и географии? Безбрежное „крестьянское море“, плескавшееся по всей России и бившее в границы ее, раздробилось как будто на „отдельные“, разрозненные деревни, обмелело, вмещаясь в стенах сиротливой избы…»

Может быть, Татьяна Глушкова и была бы права, говоря о сужении имперской горизонтали певцов деревенского лада. Но не учитывается при этом глубинная историческая вертикаль. И то, что эта «сиротливая изба» — может быть, последняя в мире. Отсюда и ее всемирность. Плач по уходящему, память об уникальности исчезающего обретают всечеловеческую значимость. А не было бы интуитивного чувства близкой потери, так и Ольга Фокина, может быть, не взяла бы на себя роль хранительницы родного очага. Роль, на которую и многие мужики не решились.

Много говоря о народной сокровенности, дарованной Ольге Фокиной, о красоте и душевности ее песенного слова, мы как бы замыкали ее поэтический мир в некий монашеский обряд. Но, ответив так подробно на последний вопрос Одена, адресованный к поэтам, мы добавим еще один, почему-то упущенный английским классиком XX века.

О любви в поэзии. Ольга Фокина поразила нас своим златоустьем, спела свои сокровенные песни, но неуходящая боль какой-то одной огромной любви то тайком, то скороговоркой, а то и во весь голос прошла через всю ее поэзию, то исчезая на какой-то длительный период, то заявляя о себе вновь. Я бы даже составил один небольшой сокровенный сборник ее стихов о любви. Об одной любви… Это тоже сюжет для литературного критика: пишешь о хранительнице традиций, о поэте народного природного лада, а рядом мысль — не забудь соединить сквозь время ее «Алую любовь».

Еще в 1956 году появились совсем необычные для нее и проникновенно личные строчки:

Лес да лес… А за лесом что?
Море ли? Горы ли?
Грусть да грусть…
А за грустью что?
Радость ли? Горе ли?

Верно, радость — ведь ты придешь,

Пусть мы с тобой и спорили.
Дум беспокойных уймешь галдеж…
Скоро ли? Скоро ли?

… … … … … … … … … … … … … …

Снова стихи о тебе пишу —

В меру ль они? В пору ли?
Жить бы как люди… А я ищу.
Славы ль ищу? Позора ли?

(«Лес да лес… А за лесом что?..», 1956)

Неоднозначность заявляется сразу. Друг ли? Вор ли? Счастье ли? Горе ли?

Ольге еще нет двадцати лет, но выбор уже сделан в главном, в творчестве. А в жизни? «Самый лучший, самый милый. / Обладатель хитрых пут». Но где он?

Уж дрожу: не тот ли голос?
Не встречать ли он идет?

(«В дороге», 1957)