Последние поэты империи: Очерки литературных судеб

Запись в дневнике в 1956 году: «Вчера покончил с собой Фадеев… Очень неприятно и смутно на душе. Фадеев — алкоголик… Жалости нет, алкоголиков не жалеют. Какими же руками он писал, как мог говорить о светлом, чистом и высоком — пьяница по существу…»

Как тут не вспомнить, зная дальнейшую судьбу Шпаликова, библейское: «Не судите, да не судимы будете…» Ведь это же он — Геннадий Шпаликов — во всех своих лучших творениях «светлый, чистый и высокий…» И он же «пьяница по существу», которого после смерти как алкоголика и не пожалеют.

Правда, в те же годы возникали и иные мысли: «Проще простого взять и… покончить разом со всем» перед страхом за будущую жизнь.

Заигрывание со смертью продолжилось, когда он учился на сценарном факультете ВГИКа. Одна из первых сценарных работ так и называлась «Человек умер», и обыгрывалось в ней траурное объявление:

«Деканат сценарного факультета с грустью

сообщает, что на днях добровольно ушел из жизни

Шпаликов Геннадий.

Его тело лежит в Большом просмотровом зале.

Вход строго по студенческим билетам.

Доступ в 6 час., вынос тела — в 7.

После выноса будет просмотр нового

художественного фильма».

И далее по сценарию студенты обсуждают причины самоубийства и самого героя…

Веселый кладбищенский юмор, розыгрыш, но, увы, подтвержденный жизнью. Нельзя поэту предрекать свою смерть. Но что тянуло его в эту рисковую игру, в русскую рулетку, по русской же литературной традиции?

Есть у раздражения
Самовыражение.
Дверью — хлоп
И пулю — в лоб.
Ах, как всем досадил!

… … … … … … … … … … … … … …

Он лежит — уже ничей

В ожидании речей.

(«Есть у раздражения…»)

В сценарии «Девочка Надя…» один из героев, тоже алкоголик, ища выход в другую реальность выбрасывается с балкона… После легкой жизни захотелось легкой смерти. Какое детское, подростковое отношение к смерти — праздник кончился, значит, все, сигай из окна.

Страна не пожалеет обо мне,
Но обо мне товарищи заплачут.

(«Ах, утону я в Западной Двине…»)

И в прозе, и в стихах, и в сценариях почти ежегодно как некая навязчивая идея — мысль об уходе из жизни:

Хоронят писателей мертвых,
Живые идут в коридор.
Служителей бойкие метлы
Сметают иголки и сор.

… … … … … … … … … … … … … …

Ровесники друга выносят,

Суровость на лицах храня.
А это — выносят, выносят —
Ребята выносят меня.

(«Хоронят писателей мертвых…»)

Пока была вера в человека, вера в счастье, энергия жизни в нем побеждала энергию смерти. Когда осталась пустота, победило подспудное желание уйти в иную реальность, отказаться от жизни, если в ней потеряно счастье. Даже любимая дочка не удержала. И уже не как розыгрыш, а всерьез звучат последние стихи:

Не прикидываясь, а прикидывая,
Не прикидывая ничего,
Покидаю вас и покидываю,
Дорогие мои, всего!

Все прощание — в одиночку,

Напоследок — не верещать.
Завещаю вам только дочку —
Больше нечего завещать.

(«Не прикидываясь, а прикидывая…»)

Он отгулял свой праздник бытия, нарядный, радостный, полный очарования и надежд, а то, что было после праздника — грязная посуда на залитых вином столах, заплеванный пол, злые в похмелье собеседники, — его уже не привлекало. Он решил уйти после праздника, как обиженный подросток, каким он и оставался до последних дней.

Актриса Инна Гулая (жена Шпаликова) и режиссер Лев Кулиджанов на съемках фильма «Когда деревья были большими».

Так всю жизнь он и прожил с ощущением скорого взлета. Моя жена, Лариса Соловьева, в те годы юная актриса «Современника», дружившая с Инной Гулая, женой Шпаликова, вспоминает, как по вечерам, освободившись от работы, они любили ездить в Шереметьево большой компанией, где до утра пили кофе в ночном кафе и смотрели, как взлетают самолеты.