Последние походы Святослава

Об этих же набегах упоминается в диалоге «Филопагрис», написанном в середине X века и являющемся подражанием римскому поэту Лукиану. Там трое друзей болтают между собой, и один из них выражает надежду, что его дети доживут до той норы, когда прекратятся губительные набеги скифов. По мнению П. О. Карышковского, диалог мог быть составлен в ноябре — начале декабря 969 года, поскольку политическая ситуация, в нем обрисованная, полностью совпадает с известиями других письменных источников. В итоге вместо того, чтобы следить за вверенными им территориями и внимательно наблюдать за Болгарией, княжеские военачальники направили свои усилия совершенно в противоположную сторону. Другое дело, как бы княжьи мужи оправдывались потом перед Святославом, который истерпел своевольства и вполне мог жестоко расправиться с возмутителями спокойствия, чтобы другим неповадно было. Однако здесь есть один достаточно тонкий момент: ведь приграничные стычки и набеги — это такая запутанная вещь, что очень трудно, а подчас и вовсе невозможно разобраться, кто прав, а кто виноват. Знаменитый аргумент «Они начали первыми» появился не в наши дни, а потому княжеские воеводы могли с чистой совестью валить всё на византийцев. Дескать, это они, нехорошие, стали первые жечь и грабить наши земли, а мы уж только в отместку. И поди найди тут крайнего!

Ио вот болгарский царь княжеских воевод перехитрил и в полной мере этим воспользовался. Внезапный удар застал русов врасплох, и если бы не ратное мастерство воеводы Волка, то все княжеские гарнизоны были бы вырезаны поголовно. Но воевода оказался не так прост, как хотелось бы «братушкам», и, накрепко засев в Переяславце, принялся одну за другой отражать яростные атаки вражеской армии. Однако в один прекрасный день Волк обнаружил, что в городе заканчивается продовольствие, которое заготовить никто не позаботился, и что не всё спокойно в тылу. Дело в том, что горожане сговорились с полководцами Бориса и решили открыть перед ними городские ворота.

Ситуация была критической, царские войска крепко обложили Переяславец с суши, а на Дунае русов стерегли болгарские ладьи. Но воевода решил побить врага его же оружием — хитростью. Демонстративно велел забить оставшихся в городе коней, а их мясо засолить и объявил во всеуслышание о том, что будет оборонять город до конца. Доброхоты Бориса в Переяславце туг же сообщили об этом его полководцам, те стали стягивать армию для решающего приступа. Тем временем Волк быстро собрал всё своё воинство и ночью поджёг город. Увидев зарево, болгары пошли на штурм городских стен со стороны суши, а хитрый воевода в это время уже грузил свою рать на ладьи. Пользуясь всеобщей неразберихой, судовая рать русов пошла к дельте Дуная и атаковала ладейный флот Бориса II, где никто из царских военачальников ничего не подозревал. Разгром был молниеносный, русы не просто нанесли болгарам тяжёлые потери, но частично захватили, а частично потопили все вражеские ладьи. Воевода Волк торжествовал: «И не могли ему болгары ничего учинить, поскольку ладьи их все были отняты» (В. Н. Татищев). Разгромив противостоящие ему силы, княжеский военачальник повёл свою рать вдоль побережья на восток, а сведав о том, что на Дунай возвращается Святослав, ввёл свой флот в Днестр и, двигаясь против течения, соединился с князем.

* * *

Лев Диакон сделал очень интересное наблюдение: «И если бы Никифор пошел защищать мисян, он одержал бы победу над таврами, как и над другими племенами, против которых он выступал с ромейским войском». И действительно, если бы базилевс тогда поддержал болгар войсками, то вполне вероятно, что Святослав во второй раз так никогда и не появился бы на Балканах. Но Фока этого не сделал и не потому, что не понимал всей серьёзности момента, а потому, что не имел такой возможности. Дело в том, что в этот момент главная армия Византии под командованием патрикия Петра выступила в поход на Восток, чтобы раз и навсегда вернуть Антиохию в лоно Империи. Сам базилевс в поход не пошёл, поскольку был убеждён в падении неприступного города и справедливо полагал, что там справятся и без него. Зато присутствие императора в столице было просто необходимо. Дело в том, что тревожная ситуация была не только на северных границах Империи. В самом Константинополе было неспокойно, парод, чиновники и Церковь выражали недовольство правлением сурового императора.