Последние пылинки

— Ну пожалуйста, разрешите мне посмотреть! Хотя бы одним глазком, прошу вас, — Даша молитвенно сложила ладони и прижала их к губам. Если бы она могла плакать, то по щекам давно бы уже потекли крупные слезы.

Пухлощекий карапуз, сидящий напротив в кресле-качалке, нахмурился и отвернул лицо. В глазах его озерной водой стояла мутная тоска.

— А я вам бутылочку с молоком прихвачу, — не удержалась Даша и улыбнулась жалко, сцепила пальцы в замок. Сухость колола язык.

— Это, по-твоему, смешно? — сурово спросил карапуз и скрестил на груди руки. Даша никак не могла привыкнуть к этому зрелищу: коротенькие толстые ручонки, сходящиеся во взрослом жесте. Младенец щурился недовольно и оттопыривал нижнюю губу.

— Пожалуйста, я уже не знаю, как просить…

Даша подпустила в голос дрожи. Она не умела манипулировать людьми, не умела давить на жалость, и даже врать у нее получалось через раз, но сейчас она чувствовала, что должна постараться. Даша, а если быть точнее, Дарья Игоревна, надолго застряла в этом деревянном доме с кучей пуховых подушек и идеалистичным пейзажем за окном. Хочешь — будет снежная буря и рев стихии, хочешь — ливень и град, а нет — вот тебе мягкое теплое солнце, невыразительное и фальшивое до тошноты. Это все хорошо, конечно, и удобно, но хочется-то другого…

— Таких просьб у меня еще не было. Да нет, бред какой-то… Я же говорил, что это очередная твоя глупая прихоть? — карапуз пристально посмотрел на нее и почесал идеально гладкую щечку, будто хотел почувствовать жесткую щетину. Поморщился, как настоящий человек. Глаза его, взрослые и темные, не моргали.

— Всю жизнь я ради этого старалась, надеялась, что хотя бы в конце смогу… — голос пропал. Даша знала, что в этом доме голос пропасть не может, понимала, что слова попросту забили глотку и застряли там осклизлым комом, но справиться с собой не могла. Отвернулась. Всхлипнула через силу.

Карапуз молчал.

— Ты понимаешь, что этим себя и довела? — тихо спросил он. — И даже после смерти ты только и делаешь, что продолжаешь.

— Потому что я такая, — ответила Даша, не глядя в румяное лицо. Обхватила себя руками за плечи. — И исправиться уже вряд ли смогу.

***

— Домой пойдем? — спросила Анна Никитична, учитель биологии и химии, и настежь распахнула дверь в кабинет. Даша, сгорбившись, сидела за столом и рылась в тетрадках — сине-фиолетовые кляксы, росчерки алым, жирные пятна на полях. Пятиклассники что, пирожки в домашку по русскому заворачивают?!

— Дарья Игоревна, — позвала подруга и снова побарабанила в дверь. — Ты меня слышишь вообще?

— Слышу, слышу, прости… Времени не хватает, зашиваюсь. Я посижу еще, проверю до конца. Завтра диктант у пяташей, надо будет тетрадки им вернуть, иначе я вообще закопаюсь.

— Как давление? — Анна Никитична и не думала уходить. Прошлась по узенькому кабинету, душному и заполненному майским солнцем под завязку, с трудом провернула отломанную пластмассовую ручку и распахнула окно, впуская сквозняки. Стук ее каблуков долгим эхом угасал в голове у Даши.

Ни ветерка. Ни прохлады. По лбу поползла капелька пота.

— Нормально у меня все со здоровьем, — механически ответила Даша, зачеркивая очередную кривобочину и ставя на полях красную полосу. Орфографическая ошибка, опять. Да, тут даже на тройку не наберется…

— Даша, — позвала Анна Никитична. — Даш. Посмотри на меня.

Та подняла глаза и ощутила, как голову мигом пронзило тупой болью. Тошнота набивалась горечью в рот, пальцы подрагивали, но ей кровь из носу надо проверить тетради, иначе детвора зашушукается, надует губы и заявит ей голосом самого нахального:

— Ну во-от, не проверили. А нас каждый день заставляете домашку делать, и где тут справедливость?

Справедливости в жизни не было, да и не надо всего этого Даше, наелась она по самую глотку.

— Ты когда-нибудь начнешь о себе думать? — спросила Анна Никитична. Она присела за парту напротив, подперла щеку кулаком и вздохнула. — С утра давление под двести, скорую вызывали, я думала, с ума сойду. А ты вместо больничного опять на свои уроки побежала. И сейчас тебе надо домой, отдыхать на мягкой кроватке, а ты с тетрадками возишься. И как это называется, а?.. Подождут твои пятиклашки, не помрут без оценок.

— Ань, ты же знаешь, что я не могу, — Даша нервно заправила за уши короткие волосы. Щеки закололо жаром. — Как я могу бросить?.. Мне еще к маме надо будет съездить, продукты отвезти, она простыла на днях. И родительское собрание в шесть вечера.

— Даш, тебе сорок лет. Не молодуха уже, чтобы таким пофигизмом заниматься.

— А в душе мне до сих пор шестнадцать, — улыбнулась Даша и вернулась к тетрадям.

— Я серьезно. У тебя каждое утро мигрени и головные боли, сколько можно ибупрофен горстями жрать? Загонишь себя, Даш, как лошадь ломовую. Знаешь ведь, я же забочусь, пытаюсь…

— И спасибо тебе за это большое, правда, но не мешай, пожалуйста. Иначе я к маме не успею.

— Что, маме помочь некому? А Сашка на что? Такой же ребенок, как и ты, да и на сына в принципе больше ответственности можно взвалить, чем на трудоголика-дочь.

— У Саши дела.

— А у тебя дел нет, правильно?