Последние слова великих писателей

В эту историю невозможно поверить: к умирающему поэту ночью запросто врывается неведомо кто (ведь имени Мейснер не назвал), с ходу берет на себя роль исповедника и остается не замеченным никем – даже сиделкой, оставившей подробный рассказ о кончине поэта.

Правдоподобнее выглядит версия, которую братья Гонкур записали в своем «Дневнике» в 1863 году со слов филолога Фредерика Бодри, друга Гейне. Жена Гейне, ревностная католичка, молилась Богу за его душу. Гейне утешил ее: «Не сомневайся, моя дорогая, Он меня простит; это его ремесло!»

Возможно, Гейне действительно произнес легендарную фразу. Но нельзя исключить и того, что Бодри всего лишь подправил рассказ, пущенный в ход Мейснером.

Во время болезни Гейне не раз говорил о своей вере в личного Бога, но похоронить себя завещал без религиозных обрядов. Все совершилось так, как он предсказывал задолго до смерти:

                  Не прочтут унылый кадош,
                  Не отслужат мессы чинной,
                  Ни читать, ни петь не будут
                  В поминальный день кончины…

(«Поминки», перевод Н. Зиминой)

Александр Иванович Герцен (1812–1870) писатель, публицист

В январе 1870 года Герцен приехал в Париж по семейным делам. Почти сразу же он заболел воспалением легких и умер в ночь на 9 (21) января. Его последние дни описаны его женой Наталией Тучковой-Огаревой.

«В среду, – вспоминает она, – накануне кончины Александра Ивановича проходила по нашей улице военная музыка. Герцен очень любил ее. Он улыбнулся и бил в такт по моей руке. Я едва удерживала слезы. Помолчавши немного, он вдруг сказал:

– Не надобно плакать, не надобно мучиться, мы все должны умереть.

А спустя несколько часов он сказал мне:

– Отчего бы не ехать нам в Россию?»

Перед смертью Герцен в бреду говорил: «Пойдем и предстанем перед судом Господа». Требовал коляску, чтобы куда-то ехать. Разговаривал с кем-то, сидящим будто бы наверху: «Сударь, видите ли вы меня с высоты? Я вас отсюда очень хорошо вижу. Какие огромные агенты теперь, я давно его знаю, ездил с ним в омнибусе».

Стал просить шляпу, потом попытался сложить одеяло по форме шляпы и обратился к жене:

– Натали, держи. Я возьму наши вещи и пойдем. Возьмем с собою Тату [Наташу, дочь Герцена]. Я готов.

Иоганн Вольфганг Гёте (1749–1832) немецкий поэт

16 марта 82-летний Гёте простудился. Жить ему оставалось шесть дней. Кончина поэта «по рассказам его друзей» описана в книжке К. Мюллера, законченной полтора месяца спустя после смерти поэта. (Позднее, правда, обнаружилось кое-что новое.)

В ночь на 22 марта Гёте сказал своему переписчику: «Это не продлится больше, чем несколько дней». Тот не понял, что имелось в виду – скорая смерть или скорое выздоровление. Утром Гёте перенесли в кресле из спальни в рабочий кабинет. Он спросил, какое сегодня число. Услышав, что 22-е, сказал: «Значит, весна началась, и мы скорее сможем поправиться».

Одни его замечания были вполне осмысленны, другие указывали на помутнение разума. Заметив на полу листок бумаги, он спросил, почему здесь валяется переписка Шиллера. Затем обратился к своему слуге Фридриху:

– Отворите же и вторую ставню, чтобы впустить больше света!

Чуть позже, в статье Карла Фогеля, врача Гёте, эта фраза была сокращена до восклицания:

– Больше света!

Этот возглас и был сочтен заветом, который Гёте оставил потомкам. Очень часто он приводится в еще более выразительной форме:

– Света! Больше света!

Потом Гёте уже не мог говорить и лишь пытался что-то писать рукой в воздухе. Отчетливо можно было распознать большое «W» – начальную букву имени Вольфганг. В своем кресле поэт и скончался за полчаса до полудня.