Последние узы смерти

– Думаю, – улыбнулся в ответ ил Торнья. – Не забывай, я с ними уже сражался.

– И проиграл, – напомнил Каден.

Кенаранг пожал плечами:

– Одно сражение – не война. У меня в руках Сьена. Явится и Мешкент. Тогда я убью обоих.

Каден скрипнул зубами:

– Ты хочешь меня запугать.

– Что пугающего ты находишь в мире без страдания? – возразил ил Торнья. – Чем тебе страшен мир без боли и ненависти? Мир, где похоть не приковывает к себе людей цепями? Что жуткого в мире, где никому нет нужды плакать над могилой ребенка?

– Мы стали бы не тем, что мы есть, – сказал Каден; ему самому ответ показался пустым, как дуплистое дерево.

– Но чему-то же хин тебя научили? Разве они не показали, что можно стать лучше, чем ты есть.

– Какое тебе дело? – спросил Каден, отчаянно мечтая закончить этот разговор.

«Покорись, – шептал Мешкент. – Покорись, и я вырву его лживую глотку».

Выдерживая почти невыносимый напор бога, Каден услышал все же собственный сдавленный ответ: «Он не лжет». Какой бы мучительной ни была правда ил Торньи, она оставалась правдой. Мешкент нес в мир боль. Другого дара он не мог предложить. Кто захотел бы покориться такому господину? О чем о чем, а об этом кшештрим верно сказал: младшие боги, явившись в мир, превратили людей в рабов.

– Какое мне дело? – склонив голову к плечу, повторил за ним ил Торнья. – Зачем я тебе все это говорю? Затем, что мне нужна твоя помощь.

– Чем я могу тебе помочь?

– Для начала ты мог бы сказать правду. Как ты узнал, что Тристе здесь? Как ее отыскал? У тебя не было ак-ханата…

– Она сама мне сказала, – просто ответил Каден. – Еще в тюрьме. Сказала, что хотела бы скрыться здесь.

Ил Торнья смерил его взглядом, оценил, взвесил ответ. И разразился хохотом:

– Я тебе скажу, Каден, это поразительно. Думаешь, что за столько веков изучил, на что способна человеческая глупость, и тут… Люди не устают меня удивлять. – Он сделал серьезное лицо. – Готов признать. Это слабость. А теперь… Расскажи, как скрылся Мешкент.

Вопрос ударил Кадена как пощечина. У него схватило живот.

– Не понимаю, о ком…

– Как же не понимаешь? Что бы ты ни говорил, с тобой был не простой воин-ишшин. С тобой был Длинный Кулак, вождь ургулов, и ты не хуже меня знаешь, что его имя и тело – всего лишь маска. Он отправился с тобой на поиски супруги. Вы пришли через одни кента, а бежать пытались через другие.

Каден поймал себя на том, что мотает головой.

– Это не так, – прошептал он. – Ты ошибся.

– Так, – терпеливо ответил ил Торнья. – Я не ошибаюсь.

– Ты отчаялся и говоришь наугад.

Но, выговаривая эти слова, Каден вспомнил камешки на доске, вспомнил Киля, ведущего игру кенарангов. Даже самые простые его ходы оставались для Кадена непостижимы, лежали за пределами его понимания.

– Я не отчаялся и не гадаю, – ответил ил Торнья. – Однако я раздосадован.

– Это невозможно. Ты не способен сердиться.

– Фигура речи, – отмахнулся кенаранг. – Сути это не меняет – ты пришел сюда с Длинным Кулаком. И что бы ты ни утверждал, он не погиб. Если бы река его убила, мы бы уже знали – мир бы знал. Он уцелел. Ты провел с ним некоторое время. Ты можешь рассказать, чего он хочет, как мыслит.

– Ты полагаешь, что сумеешь перетянуть меня на свою сторону, как перетянул сестру?

– Нет, конечно. Вы с Адер не похожи. Она объединилась со мной, искренне веря, что спасает Аннур, спасает народ Аннура. Ты о людях не думаешь.

– Думаю…

– Ничего подобного. На самом деле нет. Ты готов помочь мне так, как она была не в силах. Ты готов помогать мне доброй волей.

– С чего бы?

– Потому что ты знаешь. – Ил Торнья широко улыбнулся, его зубы в свете фонаря блестели лунными бликами. – Я прав.

Каден прерывисто вздохнул. В нем бушевал Мешкент. И собственные мысли терзала буря. Манило к себе ваниате, единственный очаг спокойствия в хаосе. Он отвернулся от него:

– Киль говорил, что ты станешь лгать.

– Киль… – Ил Торнья покачал головой. – Он скажет…

– Твое лицо, твои доводы, все человеческое в тебе – оно не настоящее. Все это, чтобы не дать мне увидеть, что ты есть на самом деле. И чего на самом деле желаешь.

Не слишком убедительно, но ответа сильнее он не нашел и сопротивлялся как мог. Однако лицо ил Торньи впервые стало серьезным и неподвижным. Кшештрим долго изучал Кадена, потом вдруг поднялся, отвернулся и направился к реке, встал на самом краю невысокого обрыва.

Вода в свете фонаря казалась черной. Холодной, бездонной. Кшештрим долгое время молча вглядывался в ее подвижные глубины. Когда же наконец обернулся, Каден увидел перед собой новое лицо. Равнодушного и насмешливого аннурского военачальника как не бывало. Это создание носило то же лицо, и черты его не изменились, но глаза смотрели невероятно холодно, твердо. По виду – человеческие глаза, но мысль за ними была непостижима, как ночная река.

Каден повидал богов, говорил с владыками наслаждения и боли, но в их бессмертном духе он находил нечто знакомое: склад мыслей и чувств, ядро эмоций, общие у него даже с божествами. А в пустоте этого взгляда, в его дали… у Кадена сжалось сердце. Сил едва хватило сдержать крик.