Последние узы смерти

– Я видел. Взрыв сорвал вершину холма, но Балендин за несколько минут до того спустился ниже по склону. Его сбило с ног, и крови он потерял немало, но жив. Его унесли, пока ты пытался в одиночку расправиться со всем ургульским племенем.

Валин закрыл глаза. Камера в глубине Миертинского форта была холодной, как и темнота в его сознании. Дикая радость, уносившая его весь этот день, ушла. Болели кости. Ныли перетянутые мышцы. На коже горели десятки неглубоких порезов. Стоило шевельнуться, подсохшие ранки снова начинали кровоточить.

Остальным пришлось хуже. Из шестерых собравшихся после заката обсудить планы на завтра невредим не остался никто. Белтон шумно хромал. Ньют, тяжело кашляя и булькая кровью в груди, перевязывал плечо Сигрид. И Блоха, и Хуутсуу пахли кровью, но насколько тяжело ранены они, Валин не мог судить. На траве снаружи под прикрытием обломанных стен стонали, бранились или молча умирали легионеры.

– Если ублюдок-лич и подранен, – бросил Белтон, – так и нам досталось. Я потерял двенадцать человек. Еще с десяток вряд ли переживут ночь, а тех, кто не в состоянии сражаться, я даже не считаю.

– Скажи спасибо, – ответил ему Блоха.

– Спасибо? За что?

– Что потерял не всех.

– Пока не всех, – возразил Белтон. – Завтра ургулы снова пойдут на штурм, с личем или без. А в стене, поцелуй ее Кент, пролом. Люди измучены, а им всю ночь придется заваливать дыру. Чего от них ждать к утру?

– Я жду, что они будут драться, – спокойно ответил Блоха. – Раненых посадите на коней и отправьте на юг. Пусть предупреждают крестьян и горожан отсюда до Аннура. Остальные будут драться до победы или смерти. Сколько ни продержимся – выиграем время.

– До победы? Победы не будет! – взорвался легионер. – Против нас все ургульские племена.

– Значит, до смерти, – хладнокровно ответил Блоха.

– Кони мои, – вмешалась в разговор Хуутсуу. – Я здесь, чтобы убить кеттральского лича, а не чтобы раздавать скакунов ради спасения мягкотелых.

Блоха чуть заметно шевельнулся. От Сигрид вдруг запахло нетерпением. Ургулка, как бы ни была быстра и сильна, не ровня кеттрал.

– Они тебя убьют, Хуутсуу, – предупредил Валин. – Если не дашь лошадей, убьют и тебя, и остальных ургулов по эту сторону стены.

Хуутсуу помолчала. А когда заговорила, в голосе кипело презрение:

– Вот каков обычай Аннура. Ты сказал, что я должна сразиться со своим народом ради победы над личем. Я сразилась, вы проиграли. И, потерпев поражение, готовы обмануть наше доверие, убить моих воинов, забрать моих лошадей.

– Кто тебе мешает просто дать нам лошадей? – устало спросил Блоха.

– У вас нет чести, – отрезала ургулка. – Ни у кого.

– Честь – хорошее дело, но в бою от нее проку мало.

Последовавшее молчание было острее ножа, занесенного над каждым, кто решился бы шевельнуться или заговорить. Валин слушал биение сердец – полдюжины упрямых барабанов, отбивающих за прутьями ребер ритм настороженности или ярости. Дыхание визжало пилами по окровавленным натянувшимся губам. Дыхание и кровь – все, что отличало их от валяющихся за стенами трупов. Немного. Явно недостаточно.

– Сколько раз, – заговорил наконец Валин, обернувшись к Хуутсуу, – ты называла Ананшаэля богом трусов?

Он ждал. Ургулка не желала отвечать.

– Давай я одно тебе объясню, – сказал он, не дождавшись ответа. – Я знаю Блоху. Если он тебя убьет, это будет не больно. Славы в том не будет. Вот ты жива, а вот ушла в бесконечную мягкотелость смерти. Балендин останется жить, и мы будем с ним драться, но без тебя. Из-за нескольких лошадей.

– Мы не так договаривались, – скрипнула зубами Хуутсуу.

– Мы договаривались убить лича, – напомнил Блоха.

– И не сумели.

– Когда я умру, – ответил командир крыла, – тогда и скажешь, чего я не сумел.

Валин так и чувствовал, как сцепились их взгляды – как быки рогами: темные, словно земля, глаза Блохи с небесно-голубыми жестокими глазами Хуутсуу.

– Хорошо, – наконец отозвалась она. – Вы получите лошадей, сколько надо. Как будем убивать лича?

Валин осторожно выдохнул.

– Прорвемся сейчас же, – предложил он. – Убьем, пока он ранен и беззащитен.

– Он не беззащитен, он удвоил защиту, – медленно покачал головой Блоха. – Вспомни Гендрана: «Предосторожность – самая прочная броня». Балендин всегда был осторожен. Тем более теперь, когда ранен. Хуже того, он знает, что против него кеттрал. Он нас видел.

Белтон сплюнул на разбитые плиты:

– Разве не это – ваша работа, кеттрал? Подкрадываться и убивать исподтишка?

– Верно, и у нас приличный опыт, так что можете поверить, когда я говорю: не выйдет. Если сейчас подбираться к Балендину, будет нам убийство исподтишка. Только убьют нас.

– Нет клинка острее неожиданности, – поддержал командира Ньют.

– Это я понимаю, – сказала Хуутсуу. – И пятилетний мальчишка знает, что есть хорошее время для набега, а есть плохое. Но у нас нет выбора. Мы не в силах отбивать эту стену вечно.

– Продержимся, сколько сможем, – ответил Блоха. – Потом отойдем до следующей позиции, и еще до следующей. Выиграем время для аннурцев, а сами будем ждать ошибки Балендина.