Последние узы смерти

Она изумилась, услышав смешок Валина. На миг, быть может на четверть секунды, он стал похож на памятного ей мальчишку. Но все тотчас пропало. Гвенна устало выдохнула.

– Просто подожди, – тихо попросила она. – Подожди до конца войны, а потом, клянусь, я помогу тебе сделать, что надо.

Он обратил на нее свои погибшие глаза и, помедлив, кивнул:

– Подожду.

55

В его жизни не было ни дня, похожего на эти дни с Тристе в белом домике на краю Рашшамбара, когда они ждали решения: убьют их Присягнувшие Черепу или отпустят. Прежде роскошь сменялась тяготами: детство на пуховых перинах в Рассветном дворце, где всю зиму не переводились свежие плоды, где рабы каждое утро подавали ему теплую одежду. Потом взросление среди камней, снегов и страданий.

Он знал родных, друзей, наставников, знал времена сравнительно спокойные и даже прекрасные. В свои восемнадцать лет он повидал Костистые горы и Разлом, Копье Интарры и холодные уступы горного Ассара, крепость кшештрим в Мертвом Сердце и острова с кольцами выстроенными кента – затерянные в морях клочки зелени. Много уложилось в его единственную жизнь, короткую жизнь. Укрывая Мешкента в своем мозгу, он думал, будто понимает, что это значит, как это будет; готовился умереть с чувством, что повидал мир, испытал многие из даров жизни и без сожаления позволит Ананшаэлю распустить пряжу его души.

Он ошибался.

Ничто – ни братская любовь, ни грубоватая мальчишеская дружба с Акйилом, ни поцелуи матери, ни отстраненная забота отца не подготовили его к тому, что он разделил с Тристе в теплые, просвеченные солнцем дни на плоской вершине.

Соития – нежные и взрывные, мучительные, мягкие, грубые – были лишь малой долей всего. Дело было в другом, в том, что случалось после, когда они просто лежали под грубыми одеялами при свете полученного от Присягнувших Черепу фонаря – только тут Каден постигал, как узок был его взгляд на мир. Он чувствовал себя ребенком, годами бродившим по большому дому. Он изучил каждую комнату, каждый коридор, дымоход, чулан. А однажды кто-то отворил дверь, он шагнул за порог и впервые увидел небо.

– Я не знал, – пробормотал он однажды ночью.

Тристе приникла к нему, он чувствовал, как дышит ее грудь.

– Чего не знал? – сонно спросила она.

– Ничего этого, – покачал он головой.

Она засмеялась. Каден, сколько ему помнилось, еще ни разу не слышал ее смеха. Потом она его поцеловала в грудь, передвинулась на него, и ему стало не до слов. В этом хин не ошибались – слова бессильны.

Бежать они не пытались – отчасти потому, что не было возможности, отчасти потому, что, если бы и сумели обойти Присягнувших Черепу, просто попали бы в руки ил Торньи. Однажды они ушли от кшештрим, но у того остались ак-ханат и тот безумный древний лич. И сам кенаранг, хоть и не показывался на той стороне пропасти, по убеждению Кадена, находился там и расставлял свои выверенные ловушки.

– Что будем делать? – спросила в конце концов Тристе.

Они лежали в постели. Час был поздний, звезды уже прочертили почти весь свой ночной маршрут по небосклону. Каден думал, что она спит, пока Тристе не заговорила и, приподнявшись на локте, не провела ему пальцами от ребер до бедра.

– Не знаю, в состоянии ли мы что-то сделать, – ответил он, – пока Присягнувшие Черепу не решили, убьют нас или нам помогут.

– А если им сказать? – нерешительно предложила она. – Сказать правду.

Каден покачал головой. Он обдумывал этот вариант с первого дня и считал его безумным. В чем он не сомневался, так это в ненависти жрецов Ананшаэля к Мешкенту и всем его последователям. Ради неудавшейся попытки захватить Длинного Кулака жрецы пожертвовали десятком своих, хотя считали его просто ургульским шаманом, служителем злого бога. Узнай Герра, что в Рашшамбаре, под его клинком находится сам Владыка Боли, их можно было бы считать покойниками.

– Пока что нас не убили, – сказал Каден. – Это уже хорошо.

Тристе хихикнула, оценив шутку.

– Вся вера Присягнувших Черепу противостоит кшештрим, – пояснил Каден. – По-моему, известие, что они еще ходят по свету, ошеломило Герру.

– А если он согласится нам помочь?

Каден закрыл глаза, попробовал представить мир за пределами столовой горы:

– Если сумеем освободиться отсюда, снова придется бежать. Попробуем добраться до кента, уйдем туда, где ил Торнья нас не достанет.

– Нет такого места, – тихо ответила Тристе.

Они замолчали. Нечего было сказать. Каден полжизни давил в себе желания. И почти добился успеха. Попав в Рашшамбар, он готов был расстаться с жизнью, раз и навсегда отрешиться от себя. В то время ему легко было исполнить, что должно, но в обвиате он тогда не видел смысла. А теперь наконец понял, что́ стоит на кону. Понял единственно возможным способом – познав любовь и боль, приходящую вместе с любовью.

– Я хочу быть с тобой. – Тристе притянула его к себе, прижала так тесно, что не вздохнуть. – Когда мы это сделаем, я хочу быть с тобой.

«Это»… она не назвала слова. И не надо было.

Каден кивнул. Он, впервые с детских лет, плакал.