С магией дела обстояли неважно. Часами он сидел в своей лавке, зажигал заклинанием свечку, а потом гасил, что не всегда выходило безукоризненно. Были и иные осечки. Самой неудобной для него стала периодическая утрата контроля над магией, защищающей особняк.
Он думал, что если такая малость даётся ему с трудом, то что же будет, когда ему по-настоящему понадобится его сила, понадобится Тёмный. В библиотеке Белль искала больше не причины, а пути возвращения к прежнему могуществу, но, по правде, они не знали, утрачено оно или всё ещё с ним. олд страшился этой неопределенности настолько, что все попытки поговорить с ним о Тёмном разбивались об особенно неприступную стену, которую он возвёл вокруг себя, оберегая от света самые мрачные свои размышления. Он уже не так привязан к своему демону, как когда-то, но очень надеялся, что тот ещё жив и поддерживает жизнь в нём самом. И он решился проверить это самым кардинальным способом.
Как-то ночью Голд оставил свою спящую жену, оделся и тихо покинул дом. На улице он переместился в лавку, где вернулся к тому, чем не занимался больше недели — поиску ответа. Мысли путались настолько, что он пришёл к очень опасному умозаключению: единственный способ узнать, Тёмный ли он — испытание смертью. Смерть была тем, что его особенно привлекало, тем, чего он боялся больше всего, и тем, что никак не мог себе позволить. Однако в ту минуту отчаяние из-за осознания собственной слабости и тотальной несостоятельности, страх потерять самого себя позволили ему пересечь черту. О том же, что будет, если он больше не Тёмный, он не подумал, проникнувшись верой в собственную неуязвимость.
В общем, в ту ночь Голд зарядил пистолет и выстрелил себе в живот. Он был немного не в себе до выстрела и совершенно потерял контроль над собой, своими мыслями и чувствами после того, как сделал это: сначала от невыносимой боли, потом — от осознания произошедшего и приступа паники, от которой он задыхался, лёжа на полу своей лавки и истекая кровью, и позже, когда после короткой потери сознания, он очнулся, выплюнул пулю и увидел, что ужасная рана на его теле затягивается, вскоре от неё не осталось и следа.
— Я жив… — нервно смеялся он, стоя на четвереньках на полу. — Сработало. Могло не сработать… Я ещё он, он ещё я… Вечная петля.
Голд взял тряпку, набрал воды и принялся смывать кровь с пола, не переставая смеяться.
— Ворон безглазый над крышей летает! — напевал он. — Никто не узнает, никто не узнает!
— Что не узнает? — на пороге возникла Белль.
Он не слышал, как она подъехала, и звон дверного колокольчика тоже пропустил. Быть может, она сама старалась остаться незамеченной. Ее взгляду предстал ужасный вид. Кровь была повсюду, и Румпель сам весь в ней перемазался. Вдруг он подумал, почему он не убрал всё это с помощью магии, и подавил смешок. В остальном он оставался серьёзен.
— Белль? — совершенно непринужденно произнёс Голд. — Что ты тут делаешь посреди ночи?
— Что ты тут делаешь? — рыкнула Белль, осмотревшись вокруг. — Чья это кровь? Твоя?
— Да.
— Что ты наделал? — боль, страх и непонимание боролись внутри неё с негодованием и яростью. — Выстрелил в себя?
— Да.
— Ты — Тёмный.
— Да. Я проверял.
— А если бы не вышло?! Об этом ты подумал?! — взорвалась Белль. — Подумал обо мне?! О детях?! Крису едва исполнилось двенадцать!
— Не подумал. Сразу после подумал, — виновато промямлил Голд. — Прости меня.
— Простить его! Мы должны быть союзниками, Румпель! Мы должны действовать сообща! — злилась жена. — У нас есть ответственность! Общая ответственность! Я не могу всё тянуть на себе, как и ты! Ты понимаешь это! Понимаешь?!
— Да.
— Ничего ты не понимаешь! Ты до сих пор не понял, что любое твоё решение сказывается на всех нас!
— Я понял! Я понял. Именно поэтому я ничего и не сказал тебе! — вспылил Голд. — Некоторые вещи должны оставаться за порогом! Я это понимаю, а ты — нет!
— Они всё равно на пороге! Всё возвращается. И было бы неплохо, если бы я об этом знала.
Повисло напряжённое молчание.
— Можно просить тебя не рассказывать об этом детям? — спокойно обратился к ней Голд.
— О чём именно? Обо всей истории с кинжалом, — она не прекращала злиться, — или только об эпизоде, где их папочка пытается себя убить?!
— Если можно, то обо всём.
— Обо всём! — передразнила Белль
— Белль…
— Нет. Я так не могу!
Она ушла, погромче хлопнув входной дверью и едва не сорвав бедный несчастный колокольчик. А вот шкафчику, на который после её ухода обрушился Голд, повезло меньше. Но минут через десять она вернулась.
— Ты полный идиот! Это что, — кричать Белль начала сразу с порога, — единственный способ был?! Зачем было притворяться, что можешь жить с этим, если не можешь?!
— Я не…
— Что ты не?! Что?!
— Ты дашь мне объяснить?! — взревел Голд, пытаясь закрыть глупый поломанный шкафчик.
— А надо что-то объяснять?!
— Если не надо — значит надо!
— Объясни себе сам! — прикрикнула Белль. — И хватит хлопать дверцей этого проклятого шкафчика!
— Это я и пытаюсь сделать! Это и пытаюсь! — защищался Голд. — И не могу не хлопать! Я её сломал!
— Так почини! И убери всё за собой!