Последний амулет Блаватской

Едва отвернулся, она принялась бежать изо всех сил…

…И все время ее мучил вопрос: кто же тогда покушался на нее, кто напал, кто так ненавидел, что желал ей смерти? Ответа на вопрос не было.

Однажды она попросила графиню погадать об этом. Та разложила карты, но потом вдруг вскрикнула:

– Нет, не могу, Мари, не могу! Не проси меня об этом.

Пришлось отступиться. Но мысль, кто это был, не давала покоя. Тем временем везде воцарилась мода на столоверчение. Вроде бы все так просто, но это на первый взгляд. Главное – захотят ли духи вступать с тобой в контакт или обойдут тебя стороной, не соизволят общаться и передавать важную информацию. К тому же нужно настроиться на возвышенный лад, иначе неверие одного человека может обернуться тем, что дух не откликнется…

Порой Мария вспоминала родителей, дом, усадьбу Воронихино, сестру Веру, брата Володю, и тогда слезы сами собой лились у нее из глаз. Но она старалась не плакать при Софье Станиславовне, чтобы не показывать свою слабость и сентиментальность… Сейчас не удержалась и расплакалась.

– Почему ты плачешь, Мария? – раздался голос Софьи Станиславовны.

– Просто так.

Графиня бросила на нее проницательный взгляд.

– Мы должны быть тверды во всех наших испытаниях, которые посылает нам Господь. Иначе чего стоит наша вера…

Какая она стойкая, непоколебимая, подумала Мария. Никогда не сдается под ударами судьбы. Она догадывалась, сколько горя и огорчения принесли графине поведение и отчуждение мужа, который увлекся ее младшей сестрой, смерть ребенка… Все это не могло не взволновать душу женщины, не оставить на ней отпечаток неизбывной скорби. Но графиня Софья Станиславовна редко позволяла себе выказать слабость и тем самым невольно служила для Марии примером. Но что сохранится после всех нас, когда мы уйдем, иногда размышляла Мария. Останется ли она Марией Анастасьевской или превратится в травы и ветер, и все забудут о ней, забудут даже отзвук ее имени…

Глава девятая. Ювелиру звонят дважды

…Те люди, которых особенно волнуют страсти, больше всего могут насладиться жизнью.

Рене Декарт

Тик-так – ей казалось, что внутри нее тикает время – неумолимое, беспощадное. Тик-так… Если бы она не видела это ожерелье на шее Мосоловой, никогда бы не связала воедино два факта: собственное фамильное ожерелье и то, современное, сделанное как копия старинного…

Дойдя до магазина с вывеской «Антиквариат», Серафима остановилась.

В окне были выставлены книги по ювелирному искусству, старинные лампы, изящные шкатулки. Серафима зашла внутрь… Обстановка тоже соответствовала духу ушедших эпох. В углу стояли высокие ампирные вазы, напольные часы с боем, витрина с драгоценностями. За стойкой в глубине магазина находился забавный старичок, как его охарактеризовала Элеонора Степановна. Он кивнул Серафиме.

– Добрый вечер! Чем могу служить?

– У меня к вам вопрос, – сказала она, заметно волнуясь. – Я была недавно на одном празднике в городе, – она назвала его, – и там встретила женщину, у которой было такое ожерелье. – Она достала из сумочки свое ожерелье и протянула его ювелиру. – Оно было точной копией моего. Эта женщина сказала, что купила его у вас.

Ювелир взял из рук Серафимы ожерелье, внимательно осмотрел его.

– Прекрасная работа, – тихо сказал он. – Ювелирная, простите за каламбур. Судя по клейму, это сделал ювелир Ламаль. Анри Ламаль, работавший с придворными кругами.

Он наклонил голову, словно прислушиваясь к словам Серафимы.

– Скажите, вы не потомок того самого Ламаля?

– Вы угадали, все верно. Впрочем, это не догадка, а логическое рассуждение. Да. Я потомок Ламаля. Но, как вы понимаете, этот факт не афишируется. Времена никогда не способствовали этому. Никогда, – подчеркнул он с нажимом последнее слово.

– Я… Я… – Серафима запнулась… Она хотела спросить, сохранились ли у него какие-нибудь бумаги от прошлых времен, есть ли связь между Марией Анастасьевской и Анри Ламалем. Но промолчала.

– У вас что-то еще? – наклонил голову ювелир. – Простите, я хотел сегодня уйти с работы пораньше. Дела…

– Нет. У меня все. Спасибо.

На прощание мужчина дал Серафиме визитку, на которой было написано: Ламалин Мориц Арнольдович. Так Ламаль русифицировался и стал Ламалиным.

Она вышла на улицу. Еще час бесцельно бродила по переулкам. Должна ли я была спросить его об этом? А почему нет, задал вопрос внутренний голос. Мы разговаривали, как два слепца. Он боялся раскрыть тайны, связанные со своей фамилией. Я со своей. Кроме того, сейчас вокруг усадьбы стали происходить непонятные вещи. Смерть Алены Розовой. Странная автомобильная катастрофа, явно подстроенная кем-то… Мы боимся касаться прошлого, слишком оно опасно… Но все же я должна была попробовать, спросить, иначе я так и буду топтаться на месте.

Когда она уже была дома, ей позвонил Гриша.

– Привет Ты где?

– Я уже в Москве.

– Приехала?

– Да… как видишь… точнее, слышишь.

– Что делаешь сегодня вечером?

– Есть какое-то предложение?