Последний апокриф

Наконец, большой винт вертолета замер в нескольких сантиметрах от гигантской соляной скульптуры – самой загадочной в мире из женщин!

Просторный салон летательного аппарата моментально наполнился дурманами Мертвого моря.

– Ах, как тут вкусно пахнет! – сладострастно простонала Зойка, всей грудью вдыхая серную вонь.

– Я, честно, не верю, что я уже тут! – с облегчением пискнул Захар.

Иннокентий не стал дожидаться, пока опустится трап – но мгновенно спланировал на зыбучую землю и стремглав устремился вниз, к заросшему солью берегу моря.

– Любимый! – растерянно прокричала Маруся вослед.

– Жди, и я вернусь! – за Иннокентия, на лету откликнулся Конфуций.

Забежав в воду, наш герой энергично поплыл вдоль угасающей солнечной дорожки.

– Еще, уже близко, Ю! – возбужденно подбадривал попугай, кувыркаясь у Него над головой.

Соль жгла глаза, но Иннокентий упрямо плыл, стиснув зубы, отчаянно загребая руками и работая ногами, ибо хорошо знал грозящую цену промедлению!

«Судьба мира! – стучало забытой морзянкой в мозгу. – Судьба мира!»

– Я уже вижу воронку, Ю! – набрав высоту, закричала пичуга…

242 …О знаменитой воронке где-то в районе северо-юго-восточно-западной оконечности Мертвого моря Конфуций узнал из письма Аристотеля к Александру Македонскому, помиравшему от тоски по ушедшему от него в другой мир Гефестиону (тогда же, в полете, наш пернатый герой-почтальон, естественно, не удержался и прочитал-таки сверхсекретное послание, и правильно сделал, потому что Александр, прочтя, тут же его проглотил!).

«…там, в толщах мертвой воды, – сообщал старый сплетник, – покоятся, опаленные за разврат, Содом и Гоморра, и только достигнув дна, – загадочно добавлял древний ученый грек, – вернешь себе друга».

«Это легко так сказать!» – усмехнулся Конфуций, на лету запечатывая конверт: за пятьсот лет до Александра он сам был свидетелем погружения знаменитого посоха Моисея на дно до отметки семи тысяч локтей (тогда еще все измерялось локтями!).

«И всегда-то он оказывался далек от реальности! – рассеянно размышляла птица про Аристотеля. – А вот Моисей, пораскинув мозгами, повел евреев по бережку!»

Македонский, в чем был после жаркого боя с недобитыми варварами, так в том и полез в безжизненные воды – и никто его, как ни старался, не мог остановить.

Следом за ним, туда же – и тоже как были! – кинулись все его воины, с лошадьми, верблюдами, слонами и боевым скарбом (по неписаному закону – куда он, туда и они!).

Море, точно по Архимеду, такой оравы не выдержало и вышло из берегов, и поглотило дотоле цветущий оазис – от Бейт-Шеана и до Синая (там с тех пор ничего толком не растет, кроме терний!).

Семь долгих дней и ночей Александр добирался вплавь до искомой воронки – но только он было в нее заглянул, как тотчас отпрянул и в ужасе возвратился на берег, где повырывал всем штатным летописцам руки и языки, дабы пошлые потомки, не дай бог, не проведали про его бесславное плавание.

Фактически то был единственный раз, когда Александр по-настоящему испугался…

243 …Достигнув воронки (представлявшей собой на поверку пустотелый, пахнущий диким кошмаром, тускло светящийся столб!), наш герой потрясенно отпрянул и на минуточку замер: запашок тут стоял еще тот…

(В порядке догадки, возвращаясь к завоевателю Александру: он вони, известно, на дух не выносил – оттого и бежал!)

Тут стоит заметить, что нашего героя совсем не пугали семь тысяч локтей (согласно замерам Моисея!): за тридцать три года, полных приключений, Он падал со стула, с верхушки таежной ольхи, с тринадцатого этажа в занесенной вечными снегами Чите, с немыслимых круч Поднебесной и даже однажды – с горы Эверест, что поблизости от Катманду.

В нужный момент, размышлял и планировал наш герой, Он свернется в клубок и совершит двадцать шесть высокоскоростных вращений вперед, после чего резко изменит направление вращения на сто восемьдесят градусов и проделает то же количество кульбитов, но уже в обратном порядке – только после чего, наконец, в доли мгновения, распахнется, как парашют, и зависнет свечой над точкой приземления.

Определенно, падения Он не боялся!

И также Его не заботило, что Его там ожидает, на дне, или как Он оттуда вернется, и вернется ли вообще.

Больше собственной смерти страшила Его гибель мира (правда, еще вонь!).

От одной только мысли о гибнущем мире Иннокентий камнем низвергнулся вниз…

244 …Единоличные владельцы всех в мире бань, парилок, цирюлен и прачечных, метровый огрызок Захар и длинная, как верста, и плоская, как доска, Зойка, по фамилии Полусын, бегали по бережку Мертвого моря, о чем-то кричали вослед Иннокентию и рвали на себе волосы…

245 …Он летел, превозмогая зловоние, подобно пушечному ядру, с нарастающей скоростью, и не было силы, способной Его остановить.

Идущий с глубин тусклый свет по мере приближения становился все ярче и нестерпимей.

У Него закололо в груди, когда Он вдруг понял, что ширина воздушной воронки не позволит притормозить и что Его при ударе расплющит о дно.