Последний бой Лаврентия Берии

– В той ситуации это бы ничего не изменило. Тогда была совсем другая армия. Гораздо менее дисциплинированная и более бдительная. Получив приказ о захвате правительственных зданий, красноармейцы повязали бы своих командиров и стащили их на Лубянку. Если бы это происходило сейчас – другое дело. Сейчас армия приучена выполнять приказы, особенно если они умно отданы. В этом смысле, кстати, Тухачевский действовал умно. На середину мая он назначил учения, и мог отдать войскам приказ войти в Москву якобы для отработки действий в городе, не открывая истинного смысла операции. Впрочем, когда дошло до дела, он оказался слишком нерешительным. Для таких вещей нужен другой человек.

– Какой?

Еще один прямой взгляд генерала, усмешка.

– Бесстрашный и решительный. С репутацией командира, который не потерпит неповиновения. Например, такой, как маршал Жуков. Кстати, известно ли вам, что именно Жуков первым схватил Берию при аресте?

– Откуда вы знаете? – недоверчиво спросил Павел.

– Там присутствовало человек десять военных в высоких чинах, из штаба ПВО и министерства обороны. Вы же понимаете, при таком количестве участников слухи поползли мгновенно. А брать Берию – дело опасное, он старый чекист, умеет и стрелять, и драться. Если бы у заговорщиков в 1937 году был такой человек, как Жуков, он мог бы совершить переворот. Но его не было… Ну что, я ответил на ваш личный вопрос?

– Вполне. Большое вам спасибо, товарищ генерал. А теперь тот вопрос, который я должен был задать в прошлый раз, но не сразу сообразил, вы уж простите. Что вы написали в своей докладной Берии и какие выводы сделали в ответ на его вопросы?

– Это была не докладная, скорее – аналитическая записка. Видите ли, товарищ майор… Уже тогда я был убежден: такой погром в армии, какой учинил Ежов, просто так произойти не мог, да и Берия говорил о врагах в НКВД и явно имел в уме и неразоблаченных врагов в армии. Но я был слишком жестоко научен, никому не доверял и решил не играть с огнем. Я выполнил только ту работу, которую мне поручили, не сделав никаких обобщений. К какому выводу пришли на Лубянке, не знаю, думаю, не я один составлял такие записки. А вот впоследствии… если это вас, конечно, интересует…

Громов взялся за бутылку, подливая коньяк. Павел кивнул:

– Да, интересует. Это очень важно.

– Впоследствии, уже на фронте, глядя, как развиваются события, я вернулся к этой теме. А в госпитале – времени там было много – сделал и некоторые весьма интересные обобщения. Образование у вас какое? Фронтовое?

– Примерно так, – кивнул Павел.

– Тогда постараюсь говорить попроще…

Генерал Громов был действительно выдающимся военным теоретиком – если судить по тому, как просто он умел объяснять сложные вещи.

В 20-е – 30-е годы в европейском военном сообществе вошла в моду идея быстрой сокрушительной войны. Ее разрабатывали одновременно в Советском Союзе и в Германии, и в каждой стране военная мысль оформила ее по-своему. У нас она называлась стратегией сокрушения, в Германии – блицкригом. Стратегия была одинаковая, но вот армии разные.

Немцы уже тогда смертельно боялись войны на измор – той самой, которой они не выдержали в Первую мировую. Тем более для их технически оснащенной, дисциплинированной и толково организованной армии стратегия блицкрига подходила идеально.

У нас же мнения разделились. К началу 30-х годов в советской военной мысли оформились два направления – «стратегия сокрушения» и «стратегия измора». Первая нашла свое воплощение в знаменитых формулах «могучим ударом», «малой кровью на чужой территории», которые так дорого обошлись Красной армии в сорок первом. Вторая обходилась без формул, зато с постоянными ссылками на войну 1812 года, а методы своих оппонентов «оборонщики» презрительно именовали «кавалерийским наскоком».

Лидером первого направления был Тухачевский, легендарный командарм гражданской войны. Он считался лучшим военачальником Красной армии, хотя в военных кругах над ним посмеивались, называли генералом-подпоручиком и говорили, причем небезосновательно, что любимцу Троцкого[65] не хитро делать любую карьеру. Потом, как лучшего из боевых командиров, его поставили начальником Военной академии Красной армии – правда ненадолго, однако он успел вообразить себя теоретиком и начал продвигать свои теоретические разработки.

Лидер второго направления – «оборонщиков» – Свечин был человеком по-настоящему образованным, уже в Первую мировую войну служил в Генеральном штабе и хорошо знал как возможности армии, так и возможности страны. Зато имел неподходящее происхождение – из «военспецов», а его теория не нравилась малообразованным, но чрезвычайно решительным командирам гражданской войны.