Последний бой Лаврентия Берии

Павел отложил книжку и погасил лампу. Но заснуть все не удавалось. Войну он встретил в Минске и до зимы сорок первого был в немецком тылу. Впервые отступать ему пришлось в сорок втором. Он помнил разгром под Харьковом, помнил землю Сталинграда, в которой железа, кажется, было больше, чем самой земли. Вот так бывает: начал раскапывать «дело Берии», а река по имени «случай» вынесла его на берег, каждый шаг по которому – словно босыми ногами по битому стеклу. Как оказалось, он слишком хорошо помнил все, что старался забыть: Минск, виселицы на городской площади, ров на окраине города, наполненный трупами – коммунисты, семьи комсостава, евреи, военнопленные… Если раньше повернуть назад было трусостью, то теперь стало предательством. А генерал Громов, наоборот, забыл то, что помнил все эти годы: тюрьму, пытки, ночь после смертного приговора. Как же повезло, что Павел заметил слежку: он бы в жизни себе не простил, если бы привел «хвост» к этому человеку.

Генерал-лейтенант Громов тоже не спал – просто потому, что не спалось. Он лежал и слушал тишину ночного дома. Затем встал, достал из ящика стола пистолет и положил оружие на столик рядом с кроватью.

Глава 10 О чем напомнил Давид Гверцители

Берия тоже не спал в эту ночь. Что-что, а выспался он в бункере за всю жизнь сразу. Днем его снова выдернули на допрос, который потянул за собой бесконечную цепочку воспоминаний. Обвинить его в этом – для такого надо иметь особый цинизм. Впрочем, цинизма у хрущевской компании воистину с избытком. Ведут себя с такой уверенностью, что, пожалуй, заставят всю страну им поверить…

Руденко приветствовал его улыбкой и достал протокол.

– Ну вот, перейдем к основной части нашей программы. Прежде была прелюдия, а нынче пойдет песня. Вы не догадываетесь, о чем будет речь?

– Вероятно, у вас там сидит целый класс изнасилованных школьниц, – пожал плечами Берия. – Набрать малолетних проституток для такого дела в Москве трудностей не представляет.

– Ну зачем же вы так плохо о нас думаете? – хмыкнул прокурор. – Неужели вы полагаете, ваши любовные подвиги станут основными пунктами обвинения? Нет, гражданин Берия, это пойдет на десерт. А мы с вами сейчас будем говорить о вещах серьезных.

– Ну-ну… – Берия устроился поудобнее на стуле, закинув ногу на ногу. – Я весь внимание, господин прокурор…

– Сядь, как положено, – рявкнул Руденко. – Конвоиры, наручники!

– Итак, – продолжил он через минуту, – речь у нас пойдет о вашем участии в организации террора, от которого вы так старательно открещиваетесь. Мы, конечно, понимаем, вы были лишь винтиком в деле организованного Сталиным уничтожения партии, но винтиком вы были хорошим. Хорошо, так сказать, ввинтились в тело нашей партии. И вот теперь обо всем этом придется рассказать.

– А я думал, вы мне расскажете, господин прокурор, – усмехнулся Берия. – А то у меня литературные способности…

Закончить он не успел из-за хлесткой пощечины. Откуда-то слева вылетел человек – когда только появился? – и ударил наотмашь, со всей силы. Берия невольно вскинул голову – перед ним стоял полковник-грузин.

– Ты, мразь, – хрипло сказал тот по-русски, – забыл, как ты моего отца расстреливал? Как мою жену в камере насиловал? Как твои псы избивали меня на допросах? А ты тут будешь про литературу… Я с тобой сейчас не о литературе поговорю…

– Погодите, Давид! – остановил его Руденко. – Все успеется, вы еще поговорите с ним так, как найдете нужным. Мы вас не для того пригласили. Итак, Лаврентий Павлович, мы проводим очную ставку с полковником Давидом Гверцители, сыном невинно казненного Сандро Гверцители, также невинно репрессированным по вашему указанию. Его жена Манана, которую неоднократно насиловали в тюрьме лично вы и ваши подручные, сошла с ума от пыток… – полковник мучительно застонал, и Руденко оборвал себя: – Простите, Давид. Я вас понимаю. Держитесь…

– Гверцители? – Берия прикрыл глаза, сосредоточился. – Не помню такого.

– При ваших масштабах это неудивительно – не можете же вы всех помнить. Давид Александрович, не надо, оставьте пока. Враг народа Берия сейчас будет давать показания. Пишите вопрос, – обратился он к Цареградскому: – Расскажите о том, как и по чьему указанию вы организовали в Грузии массовый террор. Ответ подследственного. В 1937 году я развязал массовый террор против грузинских большевиков, которые не соглашались с указанной в моем докладе ролью Сталина в большевистском движении Закавказья и сомневались в том, что авторство доклада принадлежит мне.[70] Вопрос: применяли ли вы к подследственным меры физического воздействия? Ответ: фактически вышло так, что применял. Вопрос. Еще раз повторяю: по чьему указанию вы это делали? Ответ… Что мы ответим, а, гражданин Берия? Кто приказал вам арестовывать честных коммунистов? От себя вы писали на докладных чекистов: бить, бить и бить? Или, может быть, вам кто-то приказал? Сознайтесь, облегчите душу, ведь их тени взывают к отмщению. Вам по ночам их окровавленные лица не снятся?