Это было два дня назад, а на следующий день утром позвонил из ЦК куратор следствия. Спокойный и выдержанный Лев Александрович, узнав, чем кончился спектакль и услышав, что Нина Берия до сих пор не очнулась, наорал на полковника так, как на него давно не орали. Можно подумать, идея расстрела родилась в тюрьме, а не в цековских кабинетах! Через полчаса в тюремной больнице появились врачи из Лечсанупра, и в результате их совместных усилий женщина к полудню пришла в себя. С тех пор в ЦК словно взбесились. Телефон звонил по несколько раз в день, куратор постоянно требовал отчетов о состоянии обоих арестованных. Полковник сам пришел к Нине в палату, хотя куда с большим удовольствием заставил бы это сделать Льва Александровича, но увы… не дотянуться. Услышав, что расстрел был инсценировкой, та даже головы не повернула, сказала только:
– Я вам не верю!
– Нина Теймуразовна, – снова принялся уговаривать он. – Ваш сын жив и здоров, патроны были холостые. Когда встанете, вы сможете на него посмотреть…
…Вернулся он к себе в кабинет в растрепанных чувствах, представлявших собой странную смесь злости и восхищения.
– Нет, ну какая женщина! Бывают же такие! – он вспомнил истерические нотки в голосе цековского куратора и ухмыльнулся: – Неужели у них Берия сбежал? Едва ли… я бы знал. Интересно, что же эту сволочь так напугало?
…На этот раз Руденко не было. Допрос вел Цареградский, предельно корректный и сдержанный, даже немного участливый. Он велел снять наручники и протянул пенсне.
– Сегодня у меня для вас неприятные известия.
– А что, когда-то были приятные? – пожал плечами Берия.
– Читайте.
Это был протокол допроса Серго, причем, судя по всему, подлинный.
Берия отложил протокол в сторону, усмехнулся.